» Античная драма

Анализ одной античной драмы.
Эсхил, «Прометей Прикованный»

Античная (в особенности греческая) драма само по себе уникальное явление - более пяти веков она господствовала на театральных подмостках. Эта драма была языком своего времени: от Эсхила до Сенеки она была основой для литературы, философии, для передачи мифологических сюжетов и особенного мировоззрения античных людей.

Античная драма - пристанище умов, души и мыслей целой исторической эпохи, когда человечество все еще было молодо. Это больше, чем памятник эпохи - это сердце целого мира, значение которого для нас порядком позабыто, но никак не исчерпано, уже не говоря о том, что именно античность заложила основы того мира, который мы знаем сегодня. И, несмотря на то, что я и против всяческого обожествления и преувеличения античности в истории Европы, стоит признать, что эта основа реальна, а ее влияние - значимо, хотя бы как определяющий фактор развития культуры, благодаря которой мы стали теми, кем мы есть сегодня.

Но античная драма заинтересовала меня не только потому, что это исторический памятник и «душа времени», а еще и потому, что корни этого феномена выходят за пределы хрестоматийно-греческой литературы и культуры. Основы пьес Эсхила, Еврипида, Софокла стоит искать в гораздо более ранних, архаических временах. Именно из этой архаики, до-классической эпохи берут начало сложные мифологические, культурные и психологические основы древней Греции.

Изначально драма была лишь действо - поклонением богу Дионисию. К каждому из богов, греки находи собственную форму поклонения и обращения. Дионисий был богом виноградарства и символом животворящей природы, поэтому и поклонение ему часто становилось скорее похожим на пьянку, чем на богослужение. Однако все равно со временем поклонение приобретало свои черты, например обязательный хор, или актеров, в сопровождении костюмированных сатиров, которые должны были сопровождать Дионисия.

Даже сама по себе эта традиция уже весьма красноречива - она свидетельствует о тех взаимоотношениях, которые установились между греками и их богами. Подчеркну слово взаимоотношения , т.к. в отличие от позднеримской и христианской традиции, это были отношения людей к богам, и богов к людям , когда божества напрямую принимали участие в жизни людей, не будучи абстрактно-возвышенной величиной.

В этом особенном «стиле» древнегреческой религии, кроится и корень особенностей поклонения - желание уподобится богу, стать равным ему. Например, Олимпийские игры, которые проводились как религиозные празднества, где стремление к совершенству было способом уподобления богам, или те же гуляния в честь Дионисия, где человек пытался стать таким же беззаботно-хмельным, как и сам бог виноградников. Собственно, человек всегда желает стать богом, хотя бы через одну-две «божественные» черты: всесильность, непогрешимость, бессмертие и т.д. И если христианство возвело божественное на недоступный пьедестал, где человек может надеяться на приближенность к богу только после смерти, а потому часто испытывает чувство собственной ничтожности, греки, как и другие язычники, поступили более щадяще: их боги приближены к людям, они более «доступны» для людей, с такими же слабостями и особенностями. Древний грек, стремившийся к совершенству, не испытывал настолько сильного разочарования. Уникальный пантеон «скомпрометированных» богов, которых по моральным качествам самый простой человек наверняка превосходил.

Еще один очень важный момент любого обращения к высшей силе: будь-то культ, молитва, церемония или исповедь. Человек, обращаясь к богу, в первую очередь, обращается сам к себе . В этом случае бог, или любая высшая сила - всего лишь посредник между мыслями одного и того же человека. Человеку сложно признаться в чем-то самому себе; часто именно поэтому люди идут в церковь или к психотерапевту. Но перед лицом бога человек способен открыться, ведь он признается в чем-то не сам себе, а Ему, богу, кому-то другому, кто слышит его. Поэтому любое обращение к высшей силе - это обращение, прежде всего, к себе.

Греки естественно, не первыми преподали нам этот психологический закон, столь же очевидный, сколько и отрицаемый, ведь он обнажает человека в момент его наибольшей уязвимости - при обращении к богу.

Но в чем парадокс - что веря во всемогущество богов, человек усомнился в собственном величии - забывал, что он сам и создатель своего бога. Был бы бог без веры в него? Прощает ли бог, пока человек сам добровольно не вынесет тяжесть осознания проступка и греха? В этом процессе все в первую очередь зависит от человека. Ищущий - да найдет, жаждущий - да взыщет.

Человек и есть первооснова всего религиозно - мистического, но чтобы осознать это, понять и принять породу божественного исходящую из самой личности верующего многим требуется целая жизнь, или как например, Паскалю, встреча со смертью. В своем «Мемориале» он пишет замечательные строки: «(Мой) Бог Авраама, Бог Иакова, Бог Исаака - но не бог философов и ученых». Паскаль говорит о боге, как о субъективно-личностном, таком, что понимается не на уровне возвышающихся глыб философии, теологии или наук. Запихнуть бога в книжную полку, определить свое место в сложной иерархии - разве это не главное покушение на саму божественную суть - прямо приведшее нас к Ницшеанскому «Бог - мертв». Этим и убила бога смертные.

Однако оставим на время богов, вернемся к античной драме.

Трагедия древнегреческого драматурга Эсхила, представленная в 444-443 годах до н. э. За похищение огня Гефест приковывает Прометея по велению Зевса к скале под надзором Власти и Силы. Узника посещают Океаниды, их отец Океан, царевна Ио (возлюбленная Зевса), в своих скитаниях по свету случайно попавшая к скале. Прометей рассказывает им, что он сделал для людей, выкрав огонь у богов, проклинает Зевса и пророчествует.

Действующие лица :

Власть и Сила - слуги Зевса.

Гефест - бог огня, покровитель кузнечного ремесла и самый искусный кузнец Олимпа.

Прометей - в древнегреческой мифологии один из титанов, защитник людей от произвола богов, царь скифов.

Океан - в древнегреческой мифологии божество, стихия величайшей мировой реки, омывающей землю и море, дающей начало всем рекам, источникам, морским течениям; приюта солнца, луны и звёзд.

Ио - дочь аргивского царя, жрица аргивской Геры, ее соблазнил Зевс, а затем, чтобы скрыть от жены.

Гермес - бог торговли, прибыли, разумности, ловкости и красноречия, и бог атлетов. Покровитель глашатаев, послов, пастухов, путников.

Океаниды - нимфы, три тысячи дочерей титана Океана и Тефиды.

[Текст цитируется по: «Античная драма» под ред. Т.Блантера - М., 1969, перевод С.Апта ]

С первых строк нас встречает почти траурная процессия - Власть и Сила (слуги Зевса) проводят к одинокой скале Прометея, чтобы олимпийский бог-кузнец Гефест, приковал его к скале, выполняя приказ Зевса.

С самого начала Гефест испытывает очень большие сомнения по поводу исполнения приговора Зевса. Несмотря на преступление - Прометей похитил огонь и отдал его людям - он чтит героя: «А я - ужель я бога, мне подобного, к суровым этим скалам приковать решусь?» . Уважение к Прометею, появляется у Гефеста отнюдь не потому, что он украл, а потому что остался верен своим убеждениям - «вот человеколюбия твоего плоды» , - говорит Гефест. Но в равной степени упрям и непреклонен Зевс - «висеть ты будешь вечно».

Прометей уподобился богам величиной своего поступка и величиной поистине «божественного» своего наказания - «висеть он должен вечно» и «не будет часа, чтобы мукой новою ты не томился».

Позволю себе сразу же провести параллель, с которой читатель наверняка уже опередил меня - а именно, мучения Христа, именно они «сделали» из него «Сына Божьего», позволив воскреснуть на третий день. Христос стал Сыном Божьим, Спасителем, только перешагнув через мучения и Смерть: сейчас же, готовится тоже делать и Прометей, буквально «обретая» божественность через лишения.

К этому же стоит добавить философское замечание, что человек проверяется «на прочность» не величиной совершенного или действия, а готовностью понести за него расплату, какой бы страшной и роковой она не была. Например, вынести раненого без угрозы для собственной жизни - это одно, но совершить то же самое, но уже под обстрелом - это другое, уже подвиг и готовность расстаться с жизнью, т.е. к такой, даже самой несправедливой «расплате» - определяет силу личности.

Этот момент выводит нас к пределам очень важного вопроса, вопроса об ответственности и выборе - т.е. нашей свободе. Прометей решает вопрос свободы и выбора однозначно - идя до конца, пускай и обрекая себя на муки, фактическую Смерть.

Он свободен, потому что в своем выборе предпочел донести огонь и не остановился перед лицом карающего Зевса. И именно сейчас, являясь прикованным к скале - как это не парадоксально он более свободен, чем тот же Гефест, который подчиняется Зевсу, но не следует собственной свободе. Для Прометея - Смерть - фактически осознанная расплата - для Гефеста Прометеева мука - приказ. В своей муке Прометей психологически свободен, в конечном счете, более чем сам Гефест, хотя именно он приковывает его к скале.

Перед тем, как приковать Прометея, Гефест воскликнул: «Как мне ненавистно ремесло мое!». Власть же, отвечает вполне логично: «Оно (ремесло - Д.Л.) - причем? Ведь разум говорит тебе, то не твое искусство эту боль родит». Гефест, направляемый Силой и Властью (буквально) Зевса - лишь инструмент, исполнитель чужой воли. Но при этом он не может оставаться безучастным, сострадает, сочувствует Прометею. И сейчас же возникает новый вопрос, как говорится, между строк: виновен ли исполнитель? Виновен ли тот, кто исполняет преступный приказ? Очевидно, что да, ведь Гефест чувствует вину, виновен не только Зевс, отдающий Прометея на муки, но и исполнитель, по - сути, палач. Можно ли нам судить исполнителя, выполняющего свой долг, виновен ли инструмент, играющий лишь свою роль?.. Но и у Гефеста выбор был, как и у Прометея.

Эту картину дополняет Власть, которая говорит: «Не брани меня за мой суровый, твердый и жестокий нрав». Иначе говоря: для Зевса и его власти (тут она просто персонифицирована) - свойственно быть от природы жесткой и требовательной. Закон суров, но он закон - говорили римляне. У Власти нет выбора, она безлика, она априори не может быть другой, в то время, как у Гефеста перед ее = Зевсовым лицом выбор был. И собственно, Гефест делает его, но не в пользу своего аутентичного желания. Однако, трагедия еще и в том, что Гефесту предстоит жить с этим, что в реальности приводило бы к неврозам и навязчивым состояниям.

На протяжении всего пролога, пока Власть, Сила и Гефест рядом - Прометей молчит. Но стоит им скрыться из виду, как он тут же «оживает» и, сперва, начинает бранить небо и все живое - «Глядите, что боги богу сделали!». Но очень скоро Прометей проявляет чудеса самообладания, и говорит очень «экзистенциальные» вещи: «Напрасен ропот! Все, что предстоит снести, мне хорошо известно. Неожиданной не будет боли». Он знал мучения, на которые шел сознательно. А если это - осознанный выбор, то и «не будет боли. С величайшей легкостью принять я должен жребий свой».

С точки зрения психологии - эта фраза эталон принятия на себя ответственности. Ели Гефест, обратившись к психотерапевту, говорил бы о муках совести, о том, что я его «Я» протестовало против его выбора, то Прометей на сеансе групповой терапии служил бы опорой для всех пациентов, показывая, что выбор, сделанный осознано и осмысленно - даже перед лицом Мук и Смерти - означает настоящую и подлинную жизнь.

В длинном монологе открывается еще одно качество Прометея: его выбор не просто «Его», его выбор - осмысленный. Его нынешние мучения, таким образом, тоже имеют смысл - и это его величайшая опора - мучения не бессмысленны! Искра, которую он тайком унес, стала «всех искусство учителем» и «началом благ». Но, несмотря на экзистенциальную подлинность своей жизни, Прометею не чужды все другие чувства, и наружу прорывается страх, переживания, обиды. И в этом заключен особый героизм, когда Прометей предпочитает мучения и пытки (хотя и боится, как и любой другой), и осознанно шел на нее, совершая Выбор, придающий его жизни Целью и Смысл, который, в конечном счете, стоит больше чем страх Смерти.

Прометей испытывает смешанные чувства: то он злорадствует, мечтая о том, что Зевс заплатит за это унижение, он не теряет свой нрав: «Ты дерзок, не сдаешься ты… не лучше ль придержать язык?» - говорят ему океаниды. Что же это? Смелость обреченного? Храбрость перед лицом возможной Смерти? Защитная реакция, обеспечивающая психикой в критической ситуации или тайная надежда на лучший исход? - «Смягчиться, уступит, заставит нужда. Уймет он тогда безумный свой гнев».

Но у злости Прометея есть еще одна причина. Наказание - и он это знает, хоть и несправедливо, однако сопутствует преступлению, с точки зрения Зевса. Т.е. Зевс справедлив относительно своей логики. Но что действительно справедливо, относительно логики обоих - и Зевса, и Прометея - так это предательство первого. Ведь, по словам Прометея, Зевс: «Обязан мне великий властелин богов!» - он сражался за Зевса против Кроноса, благодаря ему, прикованному к скале герою, Зевс и пришел к власти. И после всего этого, мученик вопрошает про свои деяния и наказание.

Обратимся, хотя бы частично, к позиции Зевса. Несмотря на то, что Зевс напрямую не появляется в драме, он присутствует незримо, в роли некой априрной силы, рока, судьбы. Зевс действительно «пренебрег несчастным людским племенем», и хотел «новый род растить ». Естественно, моральным поступком его не назовешь, но у него верховного божества - своя мораль - и ее границы значительно шире; и поэтому Прометей, тревожащийся за людей, выглядит в его глазах если не глупо, то явно не понятно. Зевс, ниспровергая в Тартар своего отца Кроноса, фактически - отцеубийства - переступил «запретную черту».

[Борьба Зевса и Кроноса - когда сын мстит отцу, желавшего в прямом смысле съесть его - показательна. Мотив борьбы сына против «несправедливого» отца - типичен и первый пример - восстание Люцифера; чьи мотивы мести были сходны, хотя причины разные. В любом случае это довольно важный момент, что месть, какой бы благородной и оправданной она не была, не является гарантией справедливости. Как сказал Уинстон Черчилль: «Убивая убийцу, количество убийств не изменится». Это тот же самый мотив, что сама по себе месть не способна удовлетворить. Только умение прощать, а не мстить, может принести душевное удовлетворение и покой. Как часто мстители становились еще хуже свергаемых и наказываемых им диктаторов. Но умение прощать не отменяет, конечно же, необходимости в справедливости. Но слова «месть» и «справедливость» разные слова.]

Чем является наказание для Прометея? Ранее мы говорили, что эта мука тождественна смерти (символической смерти): но главное, состоит в том, что у Смерти существует множество обличий. Мы говорим о Смерти, предполагая именно физический конец, что верно лишь наполовину. Ведь «смерть» - понятие искусственное «привнесенное» в культуру для обозначения и объяснения феномена Небытия - состояния противоположного Бытию. Во-вторых, даже на простом, обывательском уровне, объяснить, что такое смерть - очень сложно. Смерть это вечная неизвестность, и этой неизвестности мы страшимся больше всего.

Но проблема состоит в том, что смерть бывает разной: и для многих она имеет противоположные свойства и значения. Так, кто-то предпочтет физическую кончину духовной (душевной) смерти (напр., предательству или кого-то, или чего-то). Мы можем говорить о смерти в трех измерениях - душевной (духовной), личностной или физической (телесной). Прометей свободен делать выбор - между смертью духовной и личностной (что означало бы позволить Зевсу убить людей) и физической смертью - страданиями и пытками.

Гефест же, например, как я и говорил выше - делает собственный выбор - между телесными наказаниями и муками совести, он выбирает последнее. Но смерть духовная, личностная имеет одно отличие от физической смерти - она фактически бесконечна. «Убитый» духовно человек, способен всю жизнь испытывать глубочайшие муки совести и пытки души. Гефест, который предпочел выполнение приказа Зевса, знает о своей вине и ответственности за содеянное им зло; ему предстоит вновь и вновь «умирать» душевно, съедая себя изнутри.

Физическая смерть - богу Прометею не грозит. Но его печалит даже не смерть, а бессилие, беспомощность: «Мне пытка чахнуть на утесе каменном». Бездействие, когда Прометей лишь пассивно наблюдает за миром вокруг - истинная пытка. Дело бога - творить, свершать деяния - и эту возможность у Прометея отняли. Но к чему призывает нас этот страдалец?

Призывает ли он к мести? Готов ли он исполнить ее? Нет! Он знает, верит в то, что Зевс будет покаран, но он не жаждет мстить сам. Прометей призывает нас быть сострадательными: «Беду чужую видя, ведь без устали, кочует злополучье от одних к другим». Вспомним - «по ком звонит колокол? Он звонит по тебе». Прометей напоминает об ответственности индивида, личности - в данном случае - океанид - об ответственности за общую благость или несправедливость. Быть сострадательным - значит разделить собственную ответственность за горе, за боль, за катастрофы. Почти Сартровская мысль… Ведь все мы, в какой-то мере ответственны за «зло» в этом мире, как и все мы несем ответственность за «добро». И сострадание это шаг к такой ответственности, это разделение общего горя, принятия на себя креста муки другого. И пуская ответственность не может стать решающей в искоренении всех несправедливостей, но зло, как и добро, которому сочувствует человек от того становится делом личным, делом каждого. А уж в себе самом мы можем бороться со злом; у нас самих мы можем пестовать добро.

Океану, который выходит к Прометею, тяжело смотреть на его мучения. Но понимая, что злословить на несчастье - удел слабых, Океан говорит: «Не упорствуй в гневе, бедный мученик». Клеветать на свою беду, может каждый, но при этом не каждый может принять ответственность за нее и найти в ней смысл. Океан напоминает «не упорствуй в гневе» , ведь гнев Прометея - бессмысленный. Он лишь способен отяготить сознание.

Океан хочет помочь Прометею, но последний, вопреки всему, не хочет новых жертв: «Я на других не стану навлекать беду» и «Пустое рвенье, простодушье глупое». Но морской бог упрям, он хочет понять, почему Прометей отказывается от возможной помощи. Возможно, причина опасения прикованного мученика не только в словах об опасности для Океана? Может он сам будто жаждет наказания, потому что в глубине души надеяться обрести искомый смысл бытия. Страдание, как путь к сознанию, страдание как дар, не как трагическая поза, как часть человека и его мироощущения.

«Позорной мукой сломлен, растерялся ты, и духом пал, как скверный враг, пред собственной болезнью» - говорится ему. Предводительница Хора приободряет его мыслями о тех благах, которые он дал людям, как будто напоминая, во имя чего страдает прикованный к скале Прометей. Он же обреченно отвечает, что «умение любое - перед судьбой ничто». Судьба видеться ему страдальческой стезей, полной роковых поворотов, неопределенности, бессмысленности и горя. Размышление почти по-Шопенгауэру, который видел счастливую судьбу - в том, что она менее несчастна, чем другие. Но именно через преодоление этих бедствий вероятно, возможно подтверждение своего истинно-божественного начала. И вероятно, Зевсу придется пройти через нечто подобное, как говорит Прометей - «Зевс от предрешенной не уйдет судьбы».

Затем к Прометею приходит одна из возлюбленных Зевса - Ио, превращенная Герой в корову. «Кто к этому утесу приковал тебя?» - спрашивает она. В ответ она слышит лаконичное: «Рука Гефеста, а решенье Зевсово». Ио знает, что Прометей может поведать ей о будущем, однако он всячески уходит от ответа: «Сказать не жаль мне, только огорчить боюсь». Ио ожидают странствия и мучения, она сожалеет, что не покончила жизнь самоубийством. Но Прометей замечает, что она все равно свободнее его, ведь смерть и та судьбой мне не дарована, а смерть освободила бы меня от мук».

Ценность существования в том, чтобы быть способным сотворить собственный выбор, и даже перед лицом смерти оставаться свободным - этот феномен нравственной свободы весьма важен для контекста драмы. Эту моральную свободу Прометей ценит все равно больше, чем свободу не-свободы Гефеста или других прислужников Зевса.

Ио страдает, ее мучения слишком сильны, и Прометей, видя это, решает помочь ей. Далее следует почти терапевтическое вмешательство, в котором прикованный к скале Прометей пророчествует о ее будущем: итак, Зевс будет свергнут, «кто же против воли Зевса это сделает?» - «Один из твоих потомков, избавитель мой». «Что говоришь? Отпрыск мой спасет тебя?». Естественно, это мало отвлекает от мысли о будущих страданиях, но, по крайней мере, Ио теперь знает чего ради ей терпеть лишения и насилие со стороны Зевса. Она приобретает какую-то цель, и бессмысленность ее положения обретает свою ценность. Порожденный от Зевса и Ио ребенок станет тем, кто повергнет Зевса, т.е. Зевс пострадает сам от себя, от своей неумной страсти.

Этот смысл, найденный Прометеем в ее страданиях, как терапевтическая стратегия борьбы с лишениями судьбы весьма действенен. Да, судьбу, как и смерть нельзя победить, но найти в этой борьбе собственный уникальный смысл бытия всегда можно. Только так, девушке, превращенной в корову - в бесправное домашнее животное, готовое к закланию, можно не утратить человеческого облика души.

Но своим откровением, Прометей привлекает внимание Зевса. Как и прежде, тот напрямую не появляется, но его воле подчиняются другие боги - и перед нами предстает Гермес - «прислужник верный, самодержца нового».

Гермес - такой же слуга Зевса, как и Гефест; но если кузнец хотя бы выказывал свое недовольство, то Гермес ревностно выполняет приказы верховного бога и устраивает Прометею настоящий допрос по поводу его предсказаний.

Прометей откровенно презирает Гермеса - его исполнительность, его отношение к Зевсу. Да и Гермес не чтит узника: «к тебе проныра и брюзга брюзгливейший, богов предатель…» Казалось бы, два бога - кузнец и посланник - оба одинаково исполняют волю Зевса, и оба разделяют ответственность за совершенную несправедливость - но один из них хотя бы внутренне противится злу, другой же превратил служение в цель, ставя это выше всех прочих моральных и этических дилемм.

Мы видим, что Прометей презирает богов представших перед ним - Гефест, Гермес - потеряли собственную божественную суть, становясь слугами. Как говорилось выше - суть и начало божественного - не исполнять приказы, а созидать, творить. И именно этому искусству Прометей обучил людей, возможность акта творения легла в основу сохранения людского племени, эта искра, свободного созидания, которую он выкрал у богов, отныне перешла к людям. Но выкрал ли, или этот символический элемент боги сами затоптали, уйдя в служение Зевсу?

«В своих бедах, ты значит, и меня винишь?» - интересуется отстраненно Гермес, который до конца не понимает в чем именно его вина, ведь он даже не приковывал Прометея к скале. Он все еще не понял, что разделил ответственность за содеянное со всеми. «Всех, говоря, по правде, ненавижу я, богов, что добро мне отплатили злом» . Он презирает слуг Зевса, обменявших божественность на служение.

Мы отдаем свою свободу часто и добровольно, жертвуем ею, потому что свобода означает выбор, а выбор - ответственность, а ответственность - подразумевает тревогу за собственное существование. Именно поэтому, нам, насколько «божественны» мы не были, легче отказаться от собственной свободы, в пользу существования без тревоги.

Все дальнейшее повествование - это, собственно диалог Прометея и Гермеса. Они одновременно и похожи и противоположны друг - другу, две крайности бытия, загнанные в одно место, прикованные - один цепями, другой приказом - к одной и тоже скале. «Какая польза в том тебе, подумал ты?» , и на вопрос противника, Прометей отвечает: «Все взвешено давно уж и продумано». Это и есть часть его выбора. Он знал, на что шел. Но сейчас вопрос касается не только собственно мук, но и того не желания Прометея открывать тайну пророчества Зевсу, и это часть его маленького торжества - бог может покорить его тело, но не разум, не волю. Зевс не узнает ничего и будет томиться в неведенье. При этом Гермес спокоен - напрямую его не касается это все, он всего лишь инструмент в руках Зевса, и «бессильное неистовство» прикованного к скале мученика для него не более, чем проблема противостояния двух начал: «разумного» (к которому, по-видимому, он относит себя) и «неосторожного» (т.е. Прометея). «Раскинь умом, - говорит Гермес, - не думай, что упрямый нрав, достойнее и лучше осторожного». Вновь выбор перед Прометеем, на который он сам себя же и обрек - усугубить свое положение, молчанием и сокрытием тайны, или же рассказать все, что знает. Выбор сложный, но не для прикованного цепями к скале - «Пускай в преисподнюю, в Тартар пусть, во мрак ниспровергнет тело мое». И снова - именно тело, но не душу, не волю - которую никакой бог не может сломить и наказать.

Гермес предупреждает, что за отказ говорить, Прометея постигнет удар самого Зевса. Он обращается к Хору, но они отказываются покинуть героя в столь тяжкий час: «Сказать, что Зевс неожиданно обрушил на вас удар, теперь вы не вправе». Хор, не выступая каким-либо прямым действующим лицом, тем не менее, высказывает правильную мысль: «бойтесь равнодушных». Они не будут равнодушны к мукам Прометея, они готовы сострадать и не покинуть его в час испытания. Гермес же покидает несломленного Прометея. Тут же слышится грохот, и Прометей проваливается под землю. Его последними словами были: «Без вины страдаю - глядите!». Но его дух непреклонен, и он отстоял свою абсурдную свободу, ведь второй его выбор был между мучениями и… мучениями.

Именно в этот час, мы познаем истинную природу одиночества - когда никто не может разделить муки Прометея, несмотря на сострадание и сочувствие, и никто не может помочь ему. Так же, как никто не может в полной мере осознать муки и горе другого человека. В момент удара Зевса он один - одинок в скальном заточении, хотя перед ними были многие: и хоры, и Гефест, и Гермес, и Ио… Но именно в этот момент осознается настоящее («экзистенциальное») одиночество, перед лицом символической Смерти.

Итак, на это драма кончается. И хоть история самого Прометея далека от завершения, нам представлен здесь наиболее важный эпизод его судьбы. Вовсе не похищение огня, и не битва с титанами Кроноса - а именно эта несправедливая расплата является главным его и судьбоносным свершением. Он сталкивается, с пониманием собственной свободы и несвободы других; он видит, что значит выбор и смысл жизни, и как бессмысленна жизнь других богов. Спросить бы ему - во имя чего служит Зевсу Гермес?.. Прометей видит, что такое смерть и жизнь, и чего стоит последняя без понимания конечности и смысла. Наконец, Прометей встречает и одиночество - всеми понятый, но никем не осознанный.

И как хотелось бы сказать, что драма нас учит чему-либо, однако момент «научения», тут напрочь отсутствует, скорее мы хотим видеть какую-то мораль, какой-то вывод и поучение. Однако, Прикованный Прометей лишь образец, как картина, или как скорее, как набросок ее в этюднике. Судьба героя - вовсе не пример; а нам предстоит прожить свои уникальные судьбы, разве что данности, с которыми столкнулся Прометей - одинаковы, что для нас, что для героев античного повествования.

», так как имеются отрывки из «Освобожденного Прометея» и «Прометея – носителя огня». Доказать, однако, с полной очевидностью существование трилогии о Прометее и тем более судить о последовательности трагедий с именем Прометея невозможно. Но дошедший до нас «Прометей прикованный» был той единственной трагедией о мифологическом титане Прометее , дошедшей до нового и новейшего времени, образы которой навсегда остались в памяти культурного человечества.

Прикованный Прометей, терзаемый орлом Зевса. Художник Питер Пауль Рубенс, 1610-1611

Сюжет «Прометея прикованного»

Эсхил описывает в своей трагедии (см. её полный текст), как Прометея , двоюродного брата царя богов Зевса , приковывают к скале, на краю тогдашнего культурного мира, в Скифии, за то, что Прометей выступил в защиту людей, когда Зевс, завладевший миром, обделил их и обрек на звериное существование. Прометей у Эсхила горд и непреклонен. Он не издает ни единого звука во время этой сцены и только после удаления своих палачей жалуется всей природе на несправедливость Зевса.

Трагедия Эсхила состоит из сцен, изображающих посещение Прометея сначала дочерьми Океана, Океанидами, выражающими глубокое сочувствие ему, потом и самим Океаном , предлагающим примириться с Зевсом, – Прометей это предложение гордо отвергает. Далее у Эсхила следуют длинные речи Прометея о своих благодеяниях людям и сцена с Ио , бывшей возлюбленной Зевса, которую его ревнивая жена Гера превратила в корову, преследуемую остро жалящим ее оводом. Обезумевшая Ио бежит неизвестно куда, наталкивается на скалу Прометея и выслушивает от него пророчества как о своей собственной судьбе, так и о будущем освобождении самого Прометея одним из великих ее потомков, Гераклом . Наконец, последнее явление: Гермес , угрожая новыми карами Зевса, требует от Прометея, как от мудрого провидца, раскрыть для Зевса важную для него тайну. О существовании этой тайны Зевс знал, но содержание ее ему было неизвестно. Прометей и здесь гордо отвергает всякое возможное общение с Зевсом и бранит Гермеса. За это его постигает новая кара Зевса: среди грома и молний, бури, смерчей и землетрясения Прометей вместе со своей скалой низвергается в подземный мир.

Историческая основа и идейный смысл «Прометея прикованного»

Исторической основой для эсхиловского «Прометея прикованного» могла послужить только эволюция первобытного общества, переход от звериного состояния человека к цивилизации. Трагедия хочет убедить читателя и зрителя прежде всего в необходимости борьбы со всякой тиранией и деспотией в защиту слабого и угнетенного человека. Эта борьба, по Эсхилу, возможна благодаря цивилизации, а цивилизация возможна благодаря постоянному прогрессу. Блага цивилизации перечисляются у Эсхила очень подробно. Это прежде всего теоретические науки: арифметика, грамматика, астрономия, затем техника и вообще практика: строительное искусство, горное дело, кораблевождение, использование животных, медицина. Наконец, это – мантика (толкование сновидений и примет, птицегадание и гадание по внутренностям животных).

Прометей. Мультфильм

В «Прометее прикованном» Эсхил демонстрирует силу человека и в более широком смысле слова.

Он рисует образ борца, морального победителя в условиях физического страдания. Дух человека нельзя ничем сломить, никакими страданиями и угрозами, если он вооружен глубокой идейностью и железной волей.

Жанр «Прометея прикованного»

«Прометей прикованный» Эсхила, в отличие от прочих его трагедий, поражает краткостью и незначительным содержанием хоровых партий. Это лишает его того широкого и грандиозного ораторного жанра, который присущ другим трагедиям Эсхила. В ней нет оратории, потому что хор здесь совсем не играет никакой роли. Драматургия «Прикованного Прометея» тоже очень слаба (только монологи и диалоги). Остается единственный жанр, великолепно представленный в трагедии, – это жанр декламации.

Характеры «Прометея прикованного»

Характеры «Прикованного Прометея» таковы, как и в ранних трагедиях Эсхила: они монолитны, статичны, однокрасочны и не отмечены никакими противоречиями.

Сам Прометей – сверхчеловек, непреклонная личность, стоящая выше всяких колебаний и противоречий, не идущая ни на какое соглашательство и примиренчество. То, что с ним происходит, Прометей расценивает как волю судьбы (о чем заговаривает не меньше шести раз в трагедии: 105, 375, 511, 514, 516, 1052; об этом говорят и Океаниды – 936). В образе Прометея Эсхилом представлена та классическая гармония судьбы и героической воли, которая вообще является огромным и ценным достижением греческого гения: судьба все предопределяет, но это не ведет обязательно к бессилию, к безволию, к ничтожеству; она может вести и к свободе, к великим подвигам, к мощному героизму. В таких случаях судьба не только не противоречит героической воле, но, наоборот, ее обосновывает, возвышает. Таков Ахилл у Гомера , Этеокл у Эсхила («Семеро против Фив »), но в еще большей мере таков Прометей. Поэтому отсутствие обыкновенной бытовой психологии у Прометея возмещается здесь монолитностью мощных деяний героя, поданных хотя статистически, зато возвышенно, величественно.

Прикованный Прометей и Гермес. Художник Я. Йорданс, ок. 1640

Остальные герои «Прикованного Прометея» характеризуются одной ведущей чертой, вполне неподвижной, но менее значительной, чем у основного героя трагедии. Океан – добродушный старик, желающий помочь Прометею и готовый пойти на соглашательство, не учитывающий того, кому он предлагает свои услуги. Ио – физически и морально страдающая женщина, обезумевшая от боли. Гефест и Гермес – механические исполнители воли Зевса, один – против своей воли, другой – бесчувственный и бездумный, как нерассуждающий прислужник.

Все эти характеры Эсхила – лишь общие схемы, или механическое воплощение идеи или мысли.

Развитие действия в «Прометее прикованном»

Если под действием понимать переход от одних состояний в другие, им противоположные, в результате взаимоотношений дееспособных героев, то в «Прикованном Прометее» Эсхила нет никакого действия, а следовательно, и развития его.

То, что происходит между сценами приковывания и низвержения Прометея, состоит исключительно из монологов и диалогов, которые ни в какой мере не подвигают действие вперед и уж во всяком случае не меняют его на противоположное. Монологи и диалоги «Прикованного Прометея» высокохудожественны, но они совершенно недраматичны.

Единственным движущим мотивом может считаться только будущее освобождение Прометея Гераклом, которое предсказывается самим Прометеем. Но это только предсказание, и притом об очень отдаленном будущем, и никаких намеков хотя бы на малейшие признаки этого освобождения в настоящем в трагедии Эсхила не имеется.

Прометей, приковываемый Вулканом (Гефестом). Эпизод из трагедии Эсхила. Художник Д. ван Бабурен, 1623

Художественный стиль «Прометея прикованного»

Уже одно то, что действующими лицами трагедии являются боги и даже из героев тут имеется только одна Ио и что эти боги поданы в серьезном плане, свидетельствует о монументальности, которая характерна для всех трагедий Эсхила. Что же касается другого основного момента эсхиловского стиля, а именно патетизма, то он здесь значительно ослаблен большими длиннотами идейно-теоретического и философского содержания и длиннейшими разговорами, часто тоже довольно спокойного характера.

Патетика имеется прежде всего в начальной монодии Прометея, где Титан жалуется на несправедливость Зевса, в сцене с обезумевшей Ио и, наконец, в изображении катастрофы в природе при низвержении Прометея в подземный мир. Однако эта патетика слишком перегружена рациональным содержанием, а именно критикой деспотизма Зевса, и лишена тех черт исступления, которые мы находили в других трагедиях Эсхила.

Но монументально-патетический стиль «Прикованного Прометея» все же налицо. Его специфика заключается в общей тональности трагедии, которую можно назвать восхвалительно-риторической. Вся трагедия Эсхила «Прикованный Прометей» и есть не что иное, как восхвалительно-риторическая декламация по адресу единственного его подлинного героя – Прометея. Только такое понимание художественного стиля данной трагедии и поможет осмыслить все ее длинноты и ее недраматическую установку.

Действительно, рассказы и разговоры Прометея о прошлом, в частности о его благодеяниях, нисколько не подвигая действия вперед, придают образу Прометея необыкновенно глубокий смысл, возвышают и насыщают в идейном отношении. Точно так же разговоры с Океаном и Гермесом, опять-таки нисколько не развивая действия, весьма выразительно рисуют нам стойкость и силу воли Прометея. Сцена с Ио увековечивает Прометея как мудреца и провидца, знающего тайны жизни и бытия, хотя и не могущего воспользоваться этими тайнами.

Кроме пророчества о своем освобождении прикованный Прометей в трагедии Эсхила еще очень много говорит о странствованиях Ио с длинным перечислением географических пунктов, через которые она прошла и еще должна пройти. Прометею здесь приписаны обширные географические знания, которые, несомненно, были тогда последним достижением науки. Этот рассказ, совершенно лишенный всякого драматизма и даже прямо противоположный ему, тем не менее стилистически очень важен как нарастающая обрисовка мудрости Прометея.

Хоры Эсхила в «Прометее прикованном» тоже недраматичны. Если подойти к ним с точки зрения декламационно-риторической, то сразу можно увидеть, как они необходимы для углубления общего монументально-патетического стиля трагедии. Парод говорит о сострадании Океанид Прометею. Первый стасим рассказывает нам, как о Прометее плачут и север, и юг, и запад, и восток, и амазонки, и вся Азия, и Колхида, и скифы, и Персия , и моря, и даже Аид , – разве этого мало для обрисовки личности основного героя в отношении к нему всего окружающего? Второй стасим – о необходимости подчинения слабых существ – и третий стасим – о недопустимости неравных браков – опять-таки подчеркивают величие дела Прометея, на которое способен только он, но не способны слабые и забитые существа.

Прометей. Картина Г. Моро, 1868

Наконец, геологическая катастрофа в конце этой трагедии Эсхила демонстрирует нам опять-таки мощную волю прикованного Прометея, способного противостоять решительно всему, включая всю природу и всех повелевающих ею богов.

Таким образом, то, что является у Эсхила в «Прикованном Прометее» развитием действия, есть постепенное и неуклонное нагнетание трагизма личности Прометея и постепенное декламационно-риторическое нарастание общего монументально-патетического стиля данной трагедии.

Социально-политическая направленность «Прометея прикованного»

Идеология «Прометея прикованного», даже взятая в своем отвлеченном виде, резко отличается от прочих трагедий Эсхила своим отношением к Зевсу. В других трагедиях Эсхила мы находим восторженные гимны Зевсу, богословские рассуждения о нем и уж во всяком случае неизменное почитание его, какое-то прямо библейское его превознесение. В противоположность этому Зевс «Прометея прикованного» изображен тираном, жесточайшим деспотом, вероломным предателем, не всемогущим, хитрецом и трусом. Когда же мы начинаем вникать в стиль «Прометея прикованного», то оказывается, что это отношение к Зевсу является здесь у Эсхила не просто какой-то абстрактной теорией и не случайным привеском к трагедии, но проводится в самой смелой, дерзкой и даже бунтарской форме, с революционным пафосом, с просветительской убежденностью и с публицистическим задором. Это, несомненно, просветительская трагедия, это – восторженное похвальное слово борцу с тиранией .

Древнегреческий трагик Эсхил в своем творчестве отразил целый этап становления афинского государства. В его трагедиях запечатлелись многие события того героического времени, когда греческий народ отстаивал свою свободу и независимость. Поэтому произведения поэта насыщены конфликтами мощных страстей, и действуют в них величественные герои. Именно таким произведением является трагедия «Прикованный Прометей», в основу которой положен старинный миф о титане Прометее, оказавшем людям неоценимые услуги.

С первых строк мы узнаем, что грозный властитель Зевс обрек героя на вечные муки за то, что он осмелился пойти против него, похитив огонь и отдав его людям. И Зевс придумал для Прометея жестокое наказание, чтобы он рассчитался за свою вину перед богами.

Чтоб наконец признал главенство Зевса

И чтоб зарекся дерзостно людей любить.

Слуги Зевса, грубые и бесцеремонные, с удовольствием выполняют свою работу - приковывают героя и опутывают его тело железными цепями. Но мужественный Прометей не издает ни слова, ни ропота. Он не взывает к жалости. И только оставшись в одиночестве, дает волю своим чувствам:

Мученью конца я не вижу...

… Я в ярме беды томлюсь

Из-за того, что людям оказал почет.

Однако, несмотря на невыносимые страдания, которые причиняет ему орел, выклевывая печень, Прометей не покоряется. Гермесу, посланному Зевсом, чтобы склонить героя к примирению и подчинению, а заодно выведать тайну, которой он владеет, Прометей гордо отвечает:

Своих скорбей на рабское ел уженье.

Он не поддается ни на какие уговоры и угрозы и остается непреклонен: «Ни на один вопрос твой не отвечу я».

Свою решимость титан сохраняет до последней минуты. Когда скала с прикованным Прометеем проваливается сквозь землю, он лишь взывает к справедливости высших сил:

Без вины страдаю - гляди!

Эсхил называет своего героя «филантропом» - словом, которое сам изобрел и которое означает: тот, кто любит людей, ДРУГ людей. Однако его образ невероятно шире и многозначнее, чем в древнем мифе: он не только дал людям огонь, но и открыл для них все блага цивилизации. Автор устами титана рассказывает, как, выйдя из первобытного состояния, люди все более пробуждались к сознательной жизни и развивали свою культуру. Мы видим роль, которую играет в этом Прометей, сколько открытий приносит он человечеству. Перед нами словно проходит вся история человечества, история его интеллектуального и духовного роста, развития его материальной культуры. Герой научил людей ремеслам, счету, определению времен года; он вступился за них перед Зевсом, который хотел уничтожить человечество. Он также оказался искусным врачом и передал эти знания, научил людей изготавливать лекарства, растолковывать знамения, добывать золото, железо, медь и другие богатства, скрытые под землей.

Эсхил создал в своем произведении образ борца за правду и справедливость. Он противопоставил его всем другим персонажам. Так, Гефеста он превосходит силой духа, Океана - бескомпромиссностью, Гермеса - чувством собственного достоинства и независимостью.

Любя человечество, Прометей непримирим к «тирании Зевса». Царь богов для него - воплощение жестокости и несправедливости. Таким образом, он выступает и как борец с тиранией, с абсолютной властью Отца, способного на любое преступление.

Образ мужественного, бесстрашного, благородного и волевого титана и после Эсхила не раз воссоздавался в мировой культуре. Прометей стал героем бунтарского стихотворения Гете, проникнутых духом свободы поэм Байрона и Шиллера, музыкальных произведений Листа, Скрябина. Воспет он и многими русскими поэтами XIX-XX веков.

Разумными и мыслить научил.

За свою любовь и преданность людям, за добро и стремление к прогрессу и просвещению на земле, герой был казнен Зевсом, который у Эсхила выступает олицетворением неизведанных сил природы, ревниво защищающей свои тайны. Однако Прометея не пугают страшные муки - он решительно и смело бросает вызов тирану и готов до конца отстаивать свою правоту. Герой твердо верит в торжество справедливости:

Но настанет час:

… Премудрость чисел, из наук главнейшую, Я для людей измыслил и сложенье букв, Суть всех искусств, основу всякой памяти. Я первый, кто животных приучил к ярму, И к хомуту, и к вьюку, чтоб избавили Они людей от самой изнурительной Работы. А коней, послушных поводу, Красу и блеск богатства, я в повозки впряг, Не кто иной, как я, льняными крыльями Суда снабдил и смело по морям погнал. Вот сколько ухищрений для людей земных Придумал я, злосчастный…

Миф о Прометее и его отражение в трагедии Эсхила

Эсхил с давних времен заслуженно считается «отцом трагедии». В самом деле, по количеству и монументальности своих произведений он является самым гениальным из поэтов-трагиков. "Одним из величайших его открытий явилось введение в действие второго актера, что усиливало драматический эффект, создавая возможность изображения борьбы противоположных сил, которая и составляла основу сюжета.

В своем творчестве Эсхил стремился раскрыть важнейшие вопросы своего времени: проблемы вины и возмездия, ответственности человека за свои поступки, противоборства добра и зла, стремления к торжеству справедливости, взаимоотношений человека и сил внешнего мира, выражающих божественную волю. Самым выдающимся из созданий древнегреческого поэта является образ титана Прометея, без которого сейчас трудно представить себе ряд великих образов мировой литературы.

Трагедия «Прикованный Прометей» занимает особое место в творчестве драматурга и является первой из трилогии. Позже поэтом были созданы «Освобождаемый Прометей» и «Прометей-огненосец». Однако до наших дней из последних сочинений дошло очень немногое.

Трилогия Эсхила основывается на древнем мифе, согласно которому Прометей - защитник людей от произвола и несправедливости богов. Ради спасения людей от гибели, он похитил огонь с Олимпа, за что грозный Зевс приказал приковать его к скале, обрекая тем самым на вечные мучения. Каждый день к скале прилетал орел и выклевывал печень Прометея, которая затем снова восстанавливалась. Муки героя продолжались до тех пор, пока Геракл не освободил его, убив стрелой орла. По различным версиям легенды, эти страдания длились от нескольких столетий до тридцати тысяч лет. Эсхил взял данный миф за основу своего произведения, однако значительно расширил и углубил его смысл.

Действие трагедии, судя по всему, происходит в тот момент, когда Зевс только пришел к власти, свергнув своего отца Крона и все поколение старших богов. Прометей, по легенде, помогал Зевсу стать царем богов. Однако, похитив огонь, он прогневал всемогущего правителя и подверг себя жестокому наказанию. Но в образе Прометея Эсхил изобразил не только добытчика огня для людей. Он представил его изобретателем различных наук и ремесел, донесшего до людей все культурные блага, которые сделали возможным развитие человеческой цивилизации:

… я их сделал, прежде неразумных,

Разумными и мыслить научил.

Прометей обучил людей строить дома, добывать металлы, обрабатывать землю, приручать животных. Он развил корабельное дело, астрономию и изучение природы, научил людей «науке чисел и грамоте», медицине и другим полезным и важным занятиям.

А кратко говоря, узнай, что все

Искусства у людей - от Прометея!

Герой твердо верит в торжество справедливости:

Я знаю, что Зевс суров, что ему

Справедливостью служит его произвол

Но настанет час:

Он смягчится, разбитый ударом судьбы...

Кроме того, он знает тайну, которую Зевс старается любыми средствами вырвать у него. Тайна эта заключается в том, что великого царя богов ожидает падение:

… жена сведет его с престола...

Родив дитя сильнее, чем отец.

Прометей стойко переносит все испытания и угрозы тирана, оставаясь гордым и непокоренным.

Уверен будь, что я б не променял

Моих скорбей на рабское служенье...

В лице своего героя автор утверждает благородство, смелость, силу духа, а также веру в прогресс человеческой культуры, в творческие возможности человека. Его произведение пронизано духом протеста против насилия и тирании. В нем наиболее полно отразились проблемы, волновавшие самого поэта и весь народ. Трагедии Эсхила передают наиболее актуальные явления и события политической и духовной жизни Афин. Они отличаются особой возвышенностью и торжественностью. Недаром К. Маркс ставил поэта в один ряд с Шекспиром, называя их двумя величайшими гениями, «которых породило человечество».

Не погас ли сегодня огонь Прометея, или актуален ли альтруизм Человек - существо социальное, то есть живущее в обществе. Вне общества действия людей не имеют смысла. Нас окружают наши родные, друзья и знакомые, одноклассники и сокурсники, сослуживцы, соседи. Непросто поддерживать со всеми дружеские отношения. Это зависит не только от тебя, а еще и от того человека, с которым ты общаешься. Но в первую очередь - от тебя.

Относиться к другим людям нужно бескорыстно, думая вначале о них, а не о себе, как это сделал герой древнегреческой трагедии Эсхила «Прикованный Прометей». Прометей, несмотря на запрет верховного бога Зевса, принес людям огонь. Принес просто потому, что хотел помочь людям выжить. Еще Прометей научил простых смертных различным ремеслам и искусствам - огромным рывком продвинул вперед прогресс человечества. За это Зевс приковал Прометея к скале, куда каждый день прилетал орел и клевал его печень. За день печень восстанавливалась, орел прилетал снова, и так продолжалось бесконечно - ведь Прометей, как и Зевс, тоже был богом и потому бессмертным.

Прометей мог спасти себя - он владел тайной свержения Зевса с трона. Но он продолжал терпеть нечеловеческие муки ради того, чтобы у людей был спасительный огонь, не требуя ничего взамен.

Альтруизм - это бескорыстная забота о благе других людей. Альтруисты двигают прогресс вперед.

Мы бы не находились на таком относительно высоком уровне общественного, научного и экономического развития, если бы среди нас не было ученых, превыше всего ставящих идею, а не то, сколько за нее заплатят. Ученых, целиком погрузившихся в свои теории и работающих бескорыстно. Можно долго перечислять таких великих людей: в каждой стране их сотни. Павлов и Циолковский, Мария и Пьер Кюри, Эйнштейн и Королев.

Альтруисты есть и сейчас. Это, например, люди, которые, усыновили ребенка или открыли семейный детский дом. Просто не подлежит сравнению жизнь маленьких детей в доме ребенка, интернате или в семье! Попав в семью, дети получают ту огромную порцию любви, ласки, заботы и нежности, которую они недополучили, находясь в государственных детских учреждениях. После этого дети начинают быстрее развиваться, здоровеют, их характер меняется в лучшую сторону, - они просто расцветают. Это большое счастье - видеть, как много радости ты кому-то принес, не требуя ничего взамен. Так, я думаю, считают настоящие альтруисты. А всегда честные и наивные детские глаза, с улыбкой смотрящие на тебя - самая лучшая награда.

Настоящие альтруисты хотят, чтобы на свете не было войн, болезней и катастроф. Именно поэтому люди с миссиями доброй воли из многих стран мира приезжают в различные точки планеты, пытаясь урегулировать какие-то важные государственные и политические вопросы мирным путем. Приезжают, чтобы помочь

Тем, кому приходится нелегко и тяжело нести на собственных плечах непосильный груз нерешенных проблем. Многие известные люди делают это не для того, чтобы прославиться еще больше, а для того, чтобы помочь.

Если бы не было добровольцев из Красного Креста, то, например, некому было бы помочь людям, оказавшимся в зоне стихийного бедствия.

Им бы не помогли продовольствием, крышей над головой, теплой одеждой и медикаментами. В Красном Кресте работают альтруисты, которые помогают людям независимо от того, какой они национальности, вероисповедания, местожительства и какое общественное положение они занимают.

Я думаю, огонь Прометея не погас. Может быть, он горит в какие-то моменты не так ярко, как нам хотелось бы. Но я считаю, что альтруизм актуален сегодня, и будет актуален всегда. До тех пор, пока будет существовать человечество, будут жить люди с чистым сердцем, открытой душой, бескорыстно несущие радость окружающим и движущие прогресс.

Эсхил творил в Греции в V веке до нашей эры (около 525- 456 гг. до н. э.). Это была эпоха общеэллинского патриотического подъема после победоносной войны Афин с персами, становления греческих городов-государств, расцвета общественной жизни и культуры. Эсхил жил в эпоху греко-персидских войн и укрепления в Афинах демократического строя, и сам участвовал в знаменитых сражениях с персами при Марафоне, Саламине и Платеях. Он написал 90 трагедий, из которых сохранилось всего лишь 7. Это было время прославленных поэтов, скульпторов и архитекторов.

«Когда говорят «Эсхил», - сразу возникает у одних смутный, У Других более или менее четкий образ «отца трагедии», образ Почтенно-хрестоматийный, даже величественный, представляются мрамор античного бюста, свиток рукописи, актерская маска. Залитый южным, средиземноморским солнцем амфитеатр», - писал исследователь античной драмы С. Апт. Образы Эсхила оказали огромное влияние не только на театр, но и на поэзию, музыкальное искусство, живопись.

Эсхила называют отцом трагедии, справедливо считая, что для развития этого жанра он сделал больше, чем Софокл и Еврипид. Сам же поэт очень скромно отзывался о своем творчестве, отмечая, что оно - крохи по сравнению с Гомером, хотя именно в жанре трагедии с особой силой и неповторимостью раскрылся творческий талант древнегреческого автора.

Особый успех у современников Эсхила имела его трагедия «Прикованный Прометей». Гордость за победоносную Грецию превратилась у Эсхила в гордость за человека. Образ тираноненавистника, борца за счастье и культуру человечества Эсхил увековечил в образе Прометея.

Прометей был наказан Зевсом за то, что, стремясь спасти от гибели человеческий род, похитил у него огонь и передал его людям. Прометей научил их искусствам и ремеслам: строить жилища и корабли, приручать животных, распознавать лекарственные растения, преподал им науку чисел и грамоту. За это Зевс жестоко наказал титана: Прометея приковали к скале в горах Кавказа. Каждый день прилетает к нему орел и клюет его печень. Печень Прометея опять вырастает, орел снова ее клюет. Прометей обречен на вечные муки, потому что он бог, а боги бессмертны. Крики и стоны Прометея душераздирающи, но титан не сломлен и в ответ посланнику Зевса, Гермесу, который угрожает ему новыми мучениями, Прометей гордо заявляет:

Знай хорошо, что я б не променял

Хорошо, что я б не променял

Своих скорбей на рабское служенье,

Мне лучше быть прикованным к скале,

Чем верным быть прислужником Зевеса.

Прометей отказывается от предложения Зевса дать ему свободу в обмен на смирение.

Эсхил выходит за рамки мифа и углубляет конфликт. Прометей, как становится понятно из его знаменитого монолога, не только подарил людям огонь, но и изобрел многие науки и ремесла. Прометей становится символом человеческого прогресса. А тиран Зевс - символом неизведанных сил природы, которая ревниво оберегает свои тайны. Еще один интригующий момент усиливает драматизм ситуации: Прометей тоже владеет тайной, которую Зевсу во что бы то ни стало нужно разузнать.

Прометей знает, что Зевса ждет падение тогда, когда у него родится сын от морской богини Фетиды. Зрителей и читателей интересует, устоит ли Прометей перед угрозами Зевса и сохранит ли тайну.

Греки очень ценили свои демократические порядки и поэтому воспринимали конфликт Зевса и Прометея как символическое осуждение единовластия. Зевс - «никому не подотчетный, суровый царь», поэтому его самоуправство не знает границ. Греки критиковали Зевса потому, что боги не являлись для них образцом поведения и справедливости. Они их очень боялись, устраивали праздники в их честь, приносили им жертвы, но их можно было критиковать, потому что выше богов были Рок и три страшные Мойры, следившие за неотвратимым ходом судьбы.

Пытливый Прометей олицетворяет человеческий разум и всемирный прогресс. Он спорит с Зевсом и его помощниками Гермесом, Гефестом, Силой, Властью, стариком Океаном, которые являются олицетворением косности, приспособленчества, невежества и жестокости нравов.

В отдельных отрывках и фрагментах сохранился «Прометей раскованный», из которого мы узнаем, что Геракл по совету Фетиды убил орла и освободил Прометея. Прометей раскрыл Зевсу тайну, за что Зевс пообещал Прометею вечную славу в Афинах. Такое неожиданное и разочаровывающее примирение станет понятным читателю, если он узнает, что между действием «Прикованного Прометея» и «Прометея раскованного» должно было пройти тридцать лет. Смягчился Зевс, уступил Прометей, со временем победила так необходимая миру гармония.

Не все в мире статично, все со временем изменяется, но образ Прометея будет всегда перед нашими глазами. Образ человека, который думал не о себе, - бессмертном боге, а о будущем людей. И как Прометей появлением наук и ремесел двигал прогресс человечества вперед, так и остальные люди, если бы поступали так же самоотверженно, как он, подняли бы человеческие отношения на недосягаемую высоту.

Сочинение

ПРОМЕТЕЙ (греч. - предвидящий, провидец) -

1) герой трагедии Эсхила (525-456 гг. до н.э.) «Прометеи прикованный» (год сочинения и постановки трагедии неизвестен; авторство Эсхила расценивается как гипотетическое). В греческой мифологии П.- сын титана Налета и океаниды Климены, двоюродный брат Зевса. Похитив огонь, П. приносит его людям, за что Зевс приказывает приковать П. к горам Кавказа, чтобы ежедневно орел пожирал его печень, вырастающую в течение ночи. Пытку прекращает Геракл, убивающий орла. К мифу о П. в античные времена обращались философы, поэты, ваятели, предлагая разные воплощения этого героя и различные его истолкования. В Афинах существовали специальные празднества - «прометейи». П. прославляли как бога, который принес людям ремесла, грамоту, культуру, и осуждали (например, Гесиод), усматривая в нем причину всех бед и несчастий, преследующих род человеческий. В трагедии Эсхила П.- герой, дерзнувший противопоставить себя самодержцу Зевсу из-за любви к человеку. Величие этого подвига подчеркивается тем, что провидец П. знал о грядущем наказании, о муках, ему предназначенных, а следовательно, выбор его был осознанным. П. Эсхила, оставаясь равным богам («Глядите все, что боги богу сделали!»), в то же время испытывает все, что присуще человеку, - и боль, и страх. Но он находит в себе мужество противостоять слугам Зевса, Власти и Силе. Эсхил создал образ титанической личности, для которой нравственная свобода выше физических страданий, а счастье человечества выше собственного горя. П. не раскаивается в содеянном и не дает врагам повода для злорадства: даже стонать он позволяет себе лишь тогда, когда рядом никого нет. Благодаря всем этим качествам П. на века стал символом самопожертвования, примером борца за благо людей, за их право свободно мыслить и достойно жить. «Убить меня все же не смогут!» - восклицает в завершении трагедии П., унаследовавший от матери дар пророчества. Фраза оказалась действительно провидческой: благородный образ богоборческого героя был увековечен не только в литературе (Кальдерой, Вольтер, Шелли, Байрон, Гете, Кафка, А.Жид и др.), но и в музыке (Лист, Бетховен, Скрябин), в изобразительном искусстве, начиная с греческой вазописи и помпей-ских фресок и затем в полотнах Рубенса, Тициана, Карраччи, Пьеро ди Козимо и др. Этическая философия Эсхила, сопряженная с его богатейшей поэтикой, позволила великому трагику создать убедительный образ мученика во имя идеи, который терпел казнь несколько тысячелетий. Одновременно Эсхил на более высоком уровне развил миф о П.- создателе людей: в «Прометее прикованном» герой через подаренные им науки (строительство, письмо, счет, кораблеплавание, врачевание и т.д.) совершенствует не только тела, но и души людей. По выражению Байрона, единственным преступлением П. было то, что он хотел «облегчить страдания людей». П. не только бросил вызов Зевсу, но и доказал Олимпу, что его имя справедливо переводится на все языки не только как «провидец», но и как «попечитель».

Лит.: Kerenyi К. Prometheus.Z., 1946; Sechan L. Le mythe de Promethee. P., 1951; Ярхо В. Эсхил. М., 1958; Trousson R. Le theme de Promethee dans la lit-terature europeenne. Gen., 1964; Лурье С.Я. Скованный Прометей // Лурье С.Я. Античное общество. М., 1967.

2) В русской литературе образ П. впервые появляется у М.В.Ломоносова в стихотворном «Письме о пользе стекла» (1752). Здесь П. показан как титан науки, ставший жертвой людского невежества. П., по Ломоносову, одарил людей не огнем как таковым: он дал им увеличительное стекло, концентрирующее солнечные лучи и превращающее их в пламя. Однако «невежд свирепых полк на знатны вымыслы сложил неправый толк». Образ П. часто возникает в русской поэзии XIX»Шв. (Баратынский, Кюхельбекер, Бенедиктов, Полонский, Шевченко и др.), где он символизирует идею свободы, олицетворяет собой подвиг, столь же возвышенный, сколь и безрассудный. Встречается этот образ и в советской поэзии, служа метафорой социалистических преобразований и в частности - электрификации. Так, белорусский поэт Якуб Колас интерпретирует огонь П. как «лампочку Ильича», а грузинский писатель Р.Гветадзе напрямую отождествляет античного титана со Сталиным, который «дал народам пламя Прометея». Писательница Г.И.Серебрякова в романе «Прометей» описывает жизнь К.Маркса. (Ср. сочинение А.Моруа «Прометей, или Жизнь Бальзака».) Все эти метафоры и аллегории не связаны с литературным героем как таковым. Собственно же литературным (драматическим) героем, объективированным в повествовании (действии), П. выступает в трагедии Вяч.И.Иванова «Прометей» (перв. редакция под названием «Сыны Прометея» - 1914, вторая - 1919). В трагедии поэта-символиста обращает внимание отсутствие цивилизаторского пафоса, свойственного многим разработкам мифа о П., начиная с Эсхила, герой которого пострадал несправедливо и, по словам Иванова, заплатил за свое чрезмерное человеколюбие. У самого Вяч.Иванова П. выражает «отрицательное самоопределение титанического существа», разрушающее всеединство бытия. В трагедии используются основные сюжетные обстоятельства мифа: похищение огня, которым П. одаряет сотворенных им людей. В отличие от традиционных толкований, где огонь выступал символом сознания, у Иванова он выражает свободу. Передав людям огонь, П. делает их свободными и рассчитывает употребить их свободу в войне против олимпийских богов, чтобы потом «единым стать над всем главой»,- замысел, вполне созвучный намерениям Тантала из трагедии Иванова (1904). Для поэта и мыслителя, автора «Эллинской религии страдающего бога», всем своим сознанием погруженного в античную культуру, были чужды модернизированные Прометеи нового времени. Это позволило, несмотря на сюжетные вольности, дать, по оценке А.Ф.Лосева, «глубоко античное» прочтение мифа,- отнюдь не безразличное к духовным коллизиям современности, но лишенное аллегоризма и метафоричности, посредством которых «серебряный век» воскрешал эллинство. Поэтому для Иванова были существенны некоторые моменты мифа, казавшиеся другим авторам слишком филологическими. П.- титан, божество хтоническое, для которого «непрочны и новы // Олимпийские троны; // Древний хаос в темнице - святей». В этом контексте восстание П. против Зевса приобретает онтологическое значение. Однако «отрицательное самоопределение» титанизма в том и выражается, что вовлекает все сущее в разлад и войну, а в конечном счете уничтожает собственных носителей. Огонь П., давший людям свободу, оказывается «семенем распри». Юноша Архат убивает своего брата Архемора, завидуя, что П. назначил того огненосцем. Кровь, пролитая «первенцами губительной свободы», начинает череду смертей, и скоро разгорается «война со всеми всех: земли с богами, и богов с людьми». П. убежден: «Ко благу все!», ибо «не мир мне надобен, а семя распри». Однако распря затрагивает и его: люди ополчаются на П., переходят на сторону Зевса, готовы присягнуть коварной Пандоре и в развязке трагедии «безмолвствуют» (реминисценция знаменитой пушкинской ремарки из «Бориса Годунова»), когда демоны Кротос и Бия заключают П. под стражу. Финал трагедии, казалось бы, повторяет развязку «Тантала»: Зевс сокрушил мятежника и примерно его наказал. Однако если мятеж Тантала остался без последствий, то «социальный эксперимент» П. достиг цели. Земля заселена сынами П., преисполненными «алчности к действию при бессилии к творчеству» (комментарий Иванова). В силу этой алчности «прометеизма» они убивают друг друга, и оттого сами избирают для себя смертную участь.

Лит.: Лосев А.Ф. Мировой образ Прометея // Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976; Стахорский С.В. Вячеслав Иванов и русская театральная культура начала XX»Шв. М., 1991.

«Прометей прикованный» — трагедия, входящая в круг произведений Эсхила и составлявшая, по всей видимости, вторую часть трилогии (включавшую также трагедии «Прометей-огненосец» и «Освобождаемый Прометей»). О датировке трагедии и даже о самой принадлежности ее Эсхилу до сих пор ведутся научные споры, вызванные прежде всего ее содержанием, где противостояние титана Прометея Зевсу показано как борьба с неким божественным тираном, помыкающим остальными божествами и враждебным всему человеческому роду. Этот богоборческий пафос на первый взгляд не соответствует картине божественной справедливости в иных произведениях Эсхила и заставляет исследователей связывать трагедию с воззрениями «просветителей Греции» — ученых-софистов и относить к более позднему времени. Действительно, основная тема речей Прометея в трагедии — страдание, причем страдание незаслуженное. Сетования на эти безвинные муки обрамляют его монологи, практически от первых его слов до последних. В то же время он пространно рассказывает о своих благодеяниях людям и предстает своего рода заступником человечества; унижение прикованного по приказу Зевса к скале Прометея становится символом зависимости и подчиненности всего рода людского.

Безусловная выделенность главного персонажа определяет и не совсем привычное строение трагедии, основную часть которой составляют скорбные и гневные речи Прометея. Их фоном является сочувствующий герою хор Океанид, дочерей Океана, увещевающий Прометея Океан, а также противостоящие титану слуги Зевса — Власть, не произносящая ни единого слова Сила и наконец Гермес. Противостояние Прометея прислужникам верховного бога является сценическим проявлением главного конфликта трагедии, особенность которого в том, что проявляется он в оппозиции присутствующего на сцене Прометея и формально отсутствующего на ней Зевса. Характерно, что этот конфликт осмысливается как противоположение старых и новых божеств, заставляющее вспомнить подобный же спор в последней трагедии «Орестеи» — «Эвмениды». Зевс предстает как «новый» тиранический властелин, чей произвол возводится в ранг закона. Прометей, в свою очередь, представляет древние божественные силы. Но в свое время Прометей сам помог возвести на трон Зевса, дав ему совет, позволивший одержать победу в битве с титанами. Для героя это повод обвинить Зевса в неблагодарности, однако, сам факт того, что он выступал союзником Зевса против своих ближайших родственников, отмечает особый характер и этого персонажа, и его вражды с Зевсом. В трагедии «Прометей прикованный» Прометей сочувствует иным низвергнутым противникам царя богов, он же вводит в произведение тему проклятия Зевса Кроном, согласно которому Зевс, так же как его отец, должен быть лишен власти собственным сыном. Тем самым в «Прикованном Прометее», пусть и на ином, «божественном», уровне, присутствует мотив родового проклятия, череды взаимных преступлений членов одной семьи, составляющий основной конфликт других трагедий Эсхила, и Прометей является своего рода «мстителем» от имени низвергнутого прежнего поколения, представителями которого в трагедии являются и его пассивные союзники Прометея — Океан и его дочери.

Но в то же время в своем противостоянии Зевсу Прометей во многом оказывается тесно связанным со своим противником. Они связаны в прошлом — своим союзом против титанов. В самой трагедии их связь подчеркнута сходными характеристиками: оба они суровы, непреклонны, горды и яростны, к ним оказываются применимы одни и те же эпитеты. Наконец, их связует будущее — известная Прометею тайна: от него зависит, сохранит ли верховный бог свою власть. Прометей, казалось бы, предрекает неизбежность падения этой власти и отвергает для себя возможность открыть Зевсу будущее в обмен на освобождение. Но он утверждает и обратное: его враг узнает правду, если освободит и наградит Прометея, умерит свой гнев и вновь будет искать союза. Прометей почти полностью раскрывает секрет, говоря о том, что Зевс погибнет от несчастливого брака, он не произносит только имени возможной супруги, зато называет своего собственного спасителя, который выйдет из рода пришедшей к Прометею Ио. Эпизод с Ио становится своего рода композиционным центром трагедии «Прометей прикованный»: страдания девушки, превращенной в корову за любовь, которой к ней воспылал Зевс, и находящее на нее безумие подобны мукам самого Прометея. В ее горькой судьбе виновен Зевс, но в то же время сам герой предрекает, что Ио будет избавлена от страданий именно Зевсом, точно так же, как к самому Прометею спасение придет от Геракла, потомка Ио и сына верховного бога. Тогда и Прометей окончательно откроет Зевсу имя запретной для него женщины — Фетида — и тем самым сохранит его власть. Этим событиям была посвящена следующая за «Прикованным Прометеем» часть трилогии — «Прометей освобождаемый».

Таким образом, Зевс и Прометей оказываются союзниками в прошлом и будущем, врагами — в настоящем. Власть Зевса, против которой вроде бы восстает герой трагедии, покоится на знании Прометея, а спасение Прометея исходит от Зевса. Их связь определена «неизбежной судьбой», предвидение которой и становится основной силой Прометей, понимаемой как сила его знания (само имя Прометей означает «знающий наперед, промыслитель»). Но знание это во многом оказывается напрасным, ибо не может избавить от страданий самого Прометея.

Таким образом, трактовка центрального образа и сюжета трагедии «Прометей прикованный» Эсхила в целом оказывается двойственной, а подчеркнутое противостояние героя верховному богу — продиктованным местом данной трагедии внутри реконструируемой трилогии. Не случайно, что в античности мы встречаем сниженный образ Прометея-обманщика, вредящего богам (например, у Аристофана и Лукиана). Тема губительности даров Прометея также возникала, в частности, у Горация и Проперция. В то же время влияние Эсхилова сюжета на последующую традицию определяется во многом образом главного героя, воспринимаемого как символ страданий во имя человечества и как олицетворение знания. Отцы церкви отождествляют Прометея с Богом и пророками (Тертуллиан, Августин). Впоследствии на первый план постепенно выходит олицетворяемая Прометеем идея знания и творческого поиска (Д. Боккаччо; Кальдерон — «Статуя Прометея», 1669—1674 гг.), популярная в век Просвещения (Ж.Ж. Руссо, Вольтер; И.-В. Гете — «Прометей», 1773 г.) и продолженная литературой романтизма (П. Шелли, «Прометей освобожденный», 1819 г.). Итогом некоей богоборческой интерпретации героя стала фраза Ф. Ницше, видевшего в протесте героя Эсхила «гимн безбожию». «Отрицательное самоопределение титанического существа» выражает образ Прометея в одноименной трагедии В.И. Иванова (1919 г.). Тема разума и рационального начала в трактовке образа Прометея была продолжена философско-эстетической мыслью XX века (А. Жид, А. Камю).

Анализ одной античной драмы. Эсхил, «Прометей Прикованный. Эсхил "прометей прикованный" Прометей прикованный сюжет

Анализ одной античной драмы. Эсхил, «Прометей Прикованный»