Город глупов описание. Описание города глупов в истории одного города салтыкова-щедрина. Литературное направление и жанр

16.09.2020 Вяжем и Плетем

Образ глуповцев – это символ того незрелого, младенческого мировоззрения, которое имеет русский народ. Автор очень тонко иронизирует над глуповским “начальстволюбием”. Образ народа, изображённого в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина, очень своеобразен, самобытен, невероятно невежествен и удивительно живуч.

Как появились глуповцы?

В древние времена это было племя весьма странных людей, которые звались головотяпами. Они искусно соревновались в мастерстве постучать головой обо что-нибудь и в этом не было равных им. Но пришло время, когда головотяпы задумались о порядке в своих рядах, они много дней искали князя, который мог бы согласиться править над ними. Сами головотяпы были настолько недалёкими, что управлять своим народом у них никак не получалось. Они подпирали палками небо, делали откровенные глупости, ничего дельного, никаких умений у головотяпов не было. Один из князей, которых народ уговаривал взять под своё правление, удивившись глупости этих людей назвал их глуповцами, в соответствии с делами жителей племени.

Характеристика глуповцев из “Истории одного города”

Слишком прозрачен намёк автора на русский народ, чтобы не замечать возмутительного сходства глуповцев с исконно русским характером. Эти люди, как малые дети без взрослого, не могут и дня прожить без градоначальника. “Весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами”. Важнейшими качествами для тех, кто правит городом, глуповцы считают умение говорить складно, прибаутками. Народ искренне радуется, когда глава города приветлив, улыбается, находится в хорошем расположении духа. Каждого нового представителя власти глуповцы принимают безусловно, они довольны заранее, даже проходимцев считают избавителями и спасителями.

Личные качества, образованность, компетентность того, кто находится у власти, для глуповцев не важна. Их совершенно не интересует, каков будет следующий начальник: народ радостно вручает “бразды правления” с верой в лучшее будущее. Леность, глупость, самодурство – ничто не мешает глуповцем считать каждого приходящего к власти правителя, самым лучшим, возлагать на него ответственность за свои судьбы, за будущее города.

Получают то, что заслуживают

Жители города терпят множество бед, несчастий, войн. Главной причиной их горестей является тот факт, что эти люди совершенно не хотят мыслить, анализировать, делать выводы, учиться на своих ошибках. Как слепые котята, глуповцы снова и снова терпят крах, страдают, гибнут от болезней и голода. Они не понимают, что сами являются причиной своих бед. Привыкшие к несчастьям, глуповцы стойко переживают любые события. Их дух невозможно сломить, они удивительно живучи:””Вообще во всей истории Глупова поражает один факт: сегодня расточат глуповцев и уничтожат их всех до единого, а завтра, смотришь, опять появятся глуповцы…”.

Автор заостряет внимание на том, что в жизни этого странного народа много тайн и чудес, а многие события могут казаться фантастическими. Невообразимой, практически нереальной кажется глупость горожан: они живут легкомысленно, просто, руководствуясь какими-то животными инстинктами. Вырисовывается образ гражданской незрелости, отсутствия заинтересованности в собственном благе, безответственное отношение к своему будущему.

В статье рассмотрены основные черты глуповцев в “Истории одного города” М. Е. Салтыкова-Щедрина. Этот материал будет полезен при подготовке к уроку литературы и написанию творческих работ по теме.

Тест по произведению

Наталья ПЛОТИНИНА,
школа № 63, г. Ульяновск

Конспект двух уроков «Глупов и глуповцы под судом сатиры»

По роману М.Е. Салтыкова-Щедрина «История одного города»

Урок начинается с обсуждения прочитанного.

– Какое впечатление произвёл на вас роман М.Е. Салтыкова-Щедрина «История одного города»?
(– Читалось трудно, многое было неясно.
– Смешно, интересно.
– Многое напоминало сегодняшний день.)

Учитель. Да, отношение к произведению противоречивое, но это не потому, что роман был написан давно (вы отметили, что многие страницы списаны с сегодняшнего дня), а дело в том, что так было всегда со времени выхода «Истории одного города».

Оценка романа современниками (сообщение ученика). Это произведение впервые вышло отдельным изданием в 1870 году. До этого книга печаталась в несколько приёмов в «Отечественных записках». Сразу по выходе книги в свет И.С. Тургенев, находившийся тогда в Лондоне, писал Михаилу Евграфовичу: "На днях получил Вашу «Историю одного города»... прочёл её немедленно... Под своей резко сатирической, иногда фантастической формой, своим злободневным юмором, напоминающим лучшие страницы Свифта, «История одного города» представляет самое правдивое воспроизведение одной из коренных сторон российской физиономии..."

Но подобное отношение к новому творению Щедрина было далеко не единодушным. Некоторые читатели и критики встретили его более чем прохладно. В апрельском номере журнала «Вестник Европы» за 1871 год появилась критическая статья, посвящённая «Истории одного города», которая называлась «Историческая сатира». Автор её рассматривал книгу как сатиру на русскую историю и в этой связи обвинял писателя в самых разных грехах: в "поверхностном знакомстве с историей XVIII века и вообще с историей русского народа", в "неясности позиции автора", в "смехе для смеха" и старании "позабавить читателя во что бы то ни стало", в отсутствии "всякой руководящей идеи". Одним из главных пунктов обвинения был тезис о глумлении сатирика над народом. Подписана статья была псевдонимом А.Б-ов, за которым скрылся А.С. Суворин – в то время либеральный критик. Салтыкова статья Суворина возмутила и непониманием замысла книги, её истинной направленности и художественного своеобразия. Он написал официальное письмо в редакцию «Вестника Европы», в котором объяснил замысел «Истории одного города». Но "объяснение" автора было положено под сукно и пролежало в архиве ответственного редактора Стасюлевича сорок с лишним лет.

Чем же объяснялась разноголосица мнений по поводу новой сатиры Щедрина? Прежде всего различием в идейных позициях её читателей. Но немаловажное значение имело и то обстоятельство, что по своей художественной структуре книга была необычной, сложной. Не случайно И.С. Тургенев в своей рецензии назвал её "странной и замечательной". Это и в самом деле одно из самых своеобразных произведений русской сатирической литературы.

Беседа по содержанию произведения

1. Город Глупов – город – гротеск.

Необычен и жанр, и герои, необычен сам объект изображения, избранный сатириком. Давно известно, что предметом сатиры должна быть современность... А тут вдруг – история. К тому же история какого-то города Глупова.

– Что же за город привлёк внимание писателя? Где был заложен он? Каково место расположения?

"...Прибывши домой, головотяпы немедленно выбрали болотину и, заложив на ней город, назвали Глуповым..." (Глава «О корени происхождения глуповцев».)

"...родной наш город Глупов, произведя обширную торговлю квасом, печёнкой и варёными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Риму, на семи горах построен..." (Глава «Обращение к читателю». С. 297.)

– Каковы границы города Глупова?

Границы города неопределённые, непонятные, то это уездный городишко с прилегающим к нему выгоном для скота (рассыльный прибывает в Глупов "из Губернии", новый градоначальник тоже), то выясняется, что это город скорее губернский (в трактате Микаладзе встречаем фразы: "В одной из приволжских губерний градоначальник был роста трёх аршин с вершком... В другой губернии столь же рослый градоначальник..." – глава «Оправдательные документы. О благовидной всех градоначальников наружности». С. 476–480), то границы города расширены до пределов всей России ("Выгонные земли Византии и Глупова были до такой степени смежены, что византийские стада почти постоянно смешивались с глуповскими, и из этого выходили беспрестанные пререкания"). (Глава «Войны за просвещение». С. 371.)

– Кто населял город Глупов?

Глупов населяли странные люди, похожие на горожан, встречаем мы здесь и купечество, и интеллигенцию, и даже глуповский бомонд. А порой вдруг оказывается, что жители этого города... пашут, сеют, пасут скот и живут в избах.

– Как же понимать эти противоречия? Как недосмотр автора?

Это город условный, иносказательный. Город – гротеск, в котором нашли воплощение негативные стороны всей страны, всего государства. В этом обобщённом образе совмещены деревни, сёла, уездные и губернские города, столицы Российской империи.

– Что означает сочетание "один город" в названии «История одного города»?

"Один город" следует соотнести с исконным смыслом корня gard – ограждённая территория, область человеческого существования, значит, это изображение любого человеческого общества.

– Как же возник этот город? Обратитесь к главе «О корени происхождения глуповцев», расскажите легенду о возникновении Глупова.

Щедрин рисует гротесковую картину возникновения Глупова, строительным материалом для которой в значительной мере послужила сатирически переосмысленная легенда о "добровольном" призвании славянами варяжских князей.

– Из легенды мы узнали, что основали город головотяпы. Почему их так называли?

"Головотяпами же прозывались эти люди оттого, что имели привычку «тяпать» головами обо всё, что бы ни встретилось на пути..." (Глава «О корени происхождения глуповцев». С. 298.)

Вспомним русскую пословицу "Заставь дурака Богу молиться – он и лоб расшибёт", которую следует понимать метафорически. Объяснение слова "головотяпы" является не чем иным, как вариантом этой пословицы, но писатель переосмыслил данное прозвище и прочёл его буквально. Ироническое объяснение помогает понять, что перед нами образ не правдоподобный, а условный. Приём, к которому прибегает здесь автор (буквальное прочтение метафорических выражений), встречается в сатире часто. Особенно любят к нему прибегать художники-карикатуристы. Он позволяет создать яркие гротесковые образы (рассматриваются иллюстрации художников Кукрыниксов к данному произведению).

– С чего же начали головотяпы наведение порядка?

"Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом телёнка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили..." (Глава «О корени происхождения глуповцев». С. 299.)

Но невозможно такими нелепыми действиями добиться порядка, и они обращаются к князю.

– Какая главная проблема ставится писателем в связи с этим в главе «О корени происхождения глуповцев», а потом и во всём повествовании?

Народ и самовластие.

– Сторонники самодержавия заявляли, что, пригласив князей, народ проявил мудрость. А вы как считаете? А как считает автор?

Щедрин считает это глупостью, выражая своё мнение устами князя, согласившегося "володеть" головотяпами.

– Что принесло головотяпам самовластие?

"И будете вы платить мне дани многие...", то есть грабёж систематический, узаконенный;

"Когда же пойду на войну – и вы идите!" – превращение жителей в "пушечное мясо";

"А до прочего вам ни до чего дела нет!" – устранение народа от обсуждения и решения любых общественных вопросов;

"И тех... которым ни до чего дела нет, я буду миловать; прочих же всех – казнить" – воспитание в народе покорности, повиновения путём откровенного непрерывного террора. (Глава «О корени происхождения глуповцев». С. 303–304.)

Градоначальники

Дальнейшие главы представляют собой описание жизни глуповцев при самовластии. Сатирик воссоздаёт город Глупов на разных этапах его существования, при разных правителях. Например, глава «Опись градоначальникам» даёт целую вереницу их. И снова люди вроде бы как люди: и фамилия есть, и имя-отчество, и чин. И качествами некоторые из них наделены вполне правдоподобными. В то же время сплошь и рядом быль переплетается здесь с фантастикой.

– Чем знаменательны градоначальники?

1. Баклан Иван Матвеевич – ростом трёх аршин и трёх вершков (аршин – 0,71 м, вершок – 4,4 см), происходит по прямой линии от самой высокой колокольни в Москве (Ивана Великого). В словаре В.Даля: Баклан – болван, чурбан, чурка. Смерть его фантастична: переломлен во время бури.

2. Прыщ Иван Пантелеич с фаршированной головой.

3. Никодим Осипович Иванов "был столь малого роста, что не мог вмещать пространных законов. Умер от натуги, усиливаясь постичь сенатский указ".

Вывод: Образы градоначальников необычны, фантастичны.

Сам Салтыков-Щедрин, объясняя смысл своего обращения к фантастике, подчёркивал, что "фантастичность рассказов нимало не устраняет их... воспитательного значения и что опрометчивая самонадеянность летающего градоначальника может даже и теперь послужить спасительным предостережением для тех из современных администраторов, которые не желают быть преждевременно уволенными от должности".

Конечно, объяснение это носит ироничный характер, но вместе с тем оно в своеобразной форме выражает ту мысль, что обращение его к фантастике было не случайным, а диктовалось серьёзными творческими задачами, несло важную идейную нагрузку, то есть сколько бы прихотливым и безграничным ни был полёт фантазии, он всегда связан с реальной действительностью. Например, говоря о гротесковой характеристике Никодима Осиповича Иванова, который настолько "мал ростом", что не в состоянии был "вмещать пространных законов", мы должны знать, что эта фантастическая подробность появилась у Щедрина не случайно, что он опирался на материал реальной действительности.

С середины XVII века по 1825 год в России были изданы десятки тысяч разных законов. Собранные вместе, они заняли сорок пять томов («Полное собрание законов Российской империи», 1830). Законы, изданные при Николае I и Александре II (до 1870 года), составили ещё сорок пять томов. Характерной чертой многих из них были не только "пространность", но и крайняя запутанность, противоречивость. Вот куда метит сатирик, заявляя, что градоначальник Иванов умер от "натуги, усиливаясь постичь некоторый сенатский указ".

В фигурах некоторых из градоначальников можно отыскать черты подлинных российских самодержцев. (Так, например, в образе Негодяева есть нечто от Павла I, в фигурах Микаладзе и Грустилова – от Александра I, в Перехват-Залихватском – от Николая I.)

– Так что же, это сатирический портрет исторической личности?

Нет. Это образы обобщённые.

– Докажите, что это образы типические. Что общего у всех градоначальников? Чем они похожи?

Они похожи в главном: их разнообразные прожекты сводились к одному: к выколачиванию "недоимок" и пресечению "крамолы". (Глава «Опись градоначальникам. Ферапонтов, Великанов, Бородавкин».)

Вывод: Многообразие градоначальников оборачивается на самом деле их поразительным однообразием. И термин "градоначальник" употребляется в данной книге не в официальном своём значении, а в чисто условном. Градоначальник – это начальник города Глупова, а поскольку Глупов – город обобщённый, то и градоначальник – понятие собирательное, обозначающее самовластного правителя. И в следующей главе эти разнообразные фигуры как бы приведены к общему знаменателю. Этим знаменателем оказался Дементий Варламович Брудастый – градоначальник без головы.

– Чем он знаменателен? Расскажите о нём.

Глава «Органчик».

Итак, в этом образе перед читателем предстаёт сущность градоначальничества, очищенного от всего второстепенного.

– Что является второстепенным, ненужным?

Всё человеческое, и в том числе голова, ум. Для управления достаточно двух мелодий: "Разорю!", "Не потерплю!"

Так правил Глуповым человек, у которого на плечах пустой сосуд, то есть человек без головы отдавал распоряжения, которые глуповцы беспрекословно выполняли, человек без головы распекал чиновников и так далее. Причём Щедрин объясняет правомерность выбранного приёма объяснением смотрителя народных училищ. (Глава «Органчик». С. 317.)

В главе «Войны за просвещение» писатель заставляет градоначальника Бородавкина подвергнуть "строгому рассмотрению деяния своих предшественников". Оказалось, что в веренице градоначальников лишь тени, образы лиц.

– Какие главы ещё подчёркивают идею градоначальнического однообразия?

(Глава «Оправдательные документы».)

"Мысли о градоначальническом единомыслии..." Оказывается однообразие это далеко не случайно, оно закономерно, необходимо. С этого начинается трактат Василиска Бородавкина (с. 472).

– Какова цель единомыслия и единовластия?

Подчинение глуповцев.

– О чём гласит трактат «О благовидной всех градоначальников наружности»?

Все градоначальники должны быть унифицированы.

– Что должно быть главным в их облике?

Мундир.

(Трактат «О благовидной всех градоначальников наружности». С. 479–481.)

Вывод: Итак, получается, что градоначальник – это мундир, а кто в мундире – неважно. В нём может быть Клементий, вывезенный из Италии за искусную стряпню макарон, или Фердыщенко, бывший денщик князя Потёмкина, большой любитель буженины и гуся с капустой, или Негодяев, бывший гатчинский истопник, или более зловещая фигура – Угрюм-Бурчеев.

– Прочитайте портретную характеристику, данную писателем этому герою. Почему герой изображается на фоне пейзажа, в котором "вместо неба нависла серая солдатская шинель"?

Шинель – символ, который должен создать иллюзию безгрешности тирана. Этот приём с простой солдатской шинелью не раз использовался русскими деспотами разных мастей: чем жёстче режим, тем больше заботился тиран об аскетизме своего облика и быта. (Глава «Подтверждение покаяния. Заключение». С. 444, 446.)

– Как вы думаете, почему именно Угрюм-Бурчеев завершает вереницу градоначальников?

Он всех превзошёл своим безграничным идиотизмом, неиссякаемой энергией, ограниченностью, непреклонностью, уравниловкой, наличием казарменных идеалов. (Там же. С. 448, 450.) Его идеалы: прямая линия, отсутствие пестроты, простота, доведённая до наготы, уравниловка.

– Чем он опасен?

Тем, что у власти идиот. (Там же. С. 445.) В его голове созрел "целый систематический бред" (Там же. С. 449). Кроме того, он хотел покорить природу, "естество", но природа не покорилась мертвящей воле "мрачного идиота".

Вывод: Таким образом, природа, ставшая для писателя олицетворением нормальной, новой жизни, – вот главный и, к сожалению, единственный, до конца последовательный противник бесчеловечной, мертвенной идеи государства. Вспомним Органчика. В чём причина его поломки?.. То ли под влиянием прекрасного весеннего дня (естество!) он улыбнулся (глава «Органчик». С. 314), и машина государственности вдруг заработала в несвойственном для неё режиме – режиме естественности, человечности – и сломалась. Вот эта-то несовместимость идеи государственности и идеи человечности доводится Угрюм-Бурчеевым до предела.

Одним из прототипов этого градоначальника, как известно, был Аракчеев (военный министр в последние годы царствования Александра II, вдохновителя военных поселений, явившихся символом всего периода аракчеевщины).

– Как вы думаете, можно ли свести образ Угрюм-Бурчеева к сатире только на Аракчеева?

Нет. Аракчеевщина – явление конкретно-историческое, а потому в известном смысле "кратковременное". Угрюм-Бурчеевщина – нечто более широкое, страшное. Это явление обобщённое.

Градоначальникам, олицетворяющим собой самодержавие, противопоставлены в книге Щедрина глуповцы.

Глуповцы

– Что представляют собой глуповцы? Как ведут себя под игом самовластия?

Основные их качества: неиссякаемое терпение и слепая вера в начальство: "Мы люди привычные! – Мы претерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырёх сторон запалить – мы и тогда противного слова не молвим!" (Глава «Голодный город». С. 344.)

На эти их качества указывают даже звукоизобразительные характеристики. Понаблюдав, мы увидим, что звукоизобразительные характеристики градоначальников и глуповцев резко отличаются. Произведение Салтыкова-Щедрина насыщено звуками, причём звуковая палитра писателя преобладает над цветовой.

Кажется, что зрительные образы нарисованы не в цвете, а карандашом. А вот за яркость и разнообразие звуковых красок «История одного города» названа "симфонией в слове" . Здесь отсутствуют звуки спокойные, нейтральные. В гротескном мире произведения обычные звуки реальной жизни приобретают фантастический оттенок, так называемый звуковой гиперболизм.

– Какие же звуки сопровождают градоначальников и глуповцев? На какие характерные черты глуповцев и градоначальников указывают звукоизобразительные характеристики?

Черты характера Звукоизобразительная характеристика градоначальников Звукоизобразительная характеристика глуповцев Черты характера
тупость окрики, крики восклицания стоны неразвитость
грубость звуки труб и барабанов вопли покорность
жестокость раскаты грома тишина долготерпение
идиотизм хлопки безмолвие начальстволюбие
ограниченное властолюбие гул лепет смирение
свист шёпот темнота
треск вздохи
грохот ропот
плач
“тихо гудела, шипела толпа”

Жестокий бюрократический режим самодержавной власти, подавляя всё человеческое в человеке, выступает и как враг подлинно прекрасной музыки. Музыка редко звучит в Глупове, а если звучит, то претерпевает странные метаморфозы, лишаясь одухотворённости, красоты, гармонии. Поэтому и слышим здесь обычно какофонию.

Вспомним главу «Фантастический путешественник».

– Как приказал встречать себя Фердыщенко после путешествия по городскому выгону?

"Стучали тазы, потрясали бубнами и даже играла одна скрипка". (С. 368.)

Последняя деталь особенно выразительна. Несовместимые тембровые окраски: поющая скрипка и "бубно-тазовая" какофония. Писатель создаёт своеобразный аналог музыкального гротеска. Поэтому не случайно, наверное, появилась опера-блеф В.Осинского и Б.Тихомирова «Без царя в голове» (по мотивам «Истории одного города»).

(Слушание фрагмента оперы.)

– На кого же направляет свою сатиру М.Е. Салтыков-Щедрин?

Судя по звукоизобразительным характеристикам, мы можем сказать, что сатира писателя направлена и на самодержавных правителей, и на покорность и долготерпение народа.

– Но возможно ли смеяться над народом?

Ведь именно в этом обвинял Щедрина критик Суворин. А сатирик отвечает: "Мне кажется, что в слове народ надо отличать два понятия: народ исторический и народ, представляющий собой идею демократизма. Первому, вынесшему на своих плечах Бородавкиных, Бурчеевых и т.п., я действительно сочувствовать не могу. Второму я всегда сочувствовал, и все мои сочинения полны этим сочувствием".

– О каком же "народе" идёт речь в произведении?

Скорее всего, речь идёт о народе "историческом". Этот народ в 60-е годы XIX века продолжал нести ярмо царского самодержавия.

Надежды революционеров-демократов на близкую народную революцию оказались тщетными. Писатель приходит к выводу, что "корень зла" состоит в политической неразвитости масс, в их общественной пассивности. Давайте понаблюдаем историю "брожения глуповских умов" бурчеевского правления и составим схему. Исходной точкой возьмём "рабскую повинность".

Крушение тирана было внезапным. (Глава «Подтверждение покаяния». С. 471–472.) Началась катастрофа с бунта реки, затем появилось "оно", потом история прекратила своё существование.

Смысл финала

Взбунтовавшееся "естество" сметает с лица земли угрюм-бурчеевскую утопию. Но финал книги остаётся "тёмным", о чём свидетельствуют различные трактовки эпизода в литературоведении:

– "оно" означает предсказание народной революции;

– "оно" знаменует начало ещё более жёсткой реакции.

Обе версии спорны.

– Как вы считаете, что же обозначает финал? Опираясь на текст, найдите все "за" и "против".

Класс делится на группы, каждая из которых отстаивает свою точку зрения. К этому спору учащиеся готовились предварительно.

Может быть и третья точка зрения. "История прекратила течение своё", – пишет сатирик.

– Есть несколько значений слова "история". Как вы думаете, в каком значении использует это слово Салтыков-Щедрин?

Скорее всего, в значении "непрерывная связь времён, естественно вбирающая в себя и прошлое, и настоящее, и будущее, процесс общественного развития, неостановимое течение жизни" (Словарь русского языка Академии наук СССР: В 4 т. М., 1981. Т. 1).

«История одного города» – это сатира на прошлое России второй половины XVIII – начала XIX века?

Нет. Сатира касалась не истории, а современности. Писатель отобрал и обобщил то, что было равно характерно для эпох, отстающих друг от друга на десятилетия и даже на столетия, то есть созданные им образы, черты были присущи как прошлому, так и настоящему.

Сам писатель подтверждал эту мысль, разъясняя своеобразие замысла: "...те же самые основы жизни, которые существовали в XVIII веке, существуют и теперь. Следовательно, «историческая» сатира вовсе не будет для меня целью, а только формою..."

По Щедрину, история – неостановимое течение жизни: "История не останавливает своего хода и не задерживается прыщами. События следуют одни за другими с быстротою молнии" .

– Почему же в данном произведении она "прекратила течение своё"?

Поможет в этом разобраться жанр книги. «История одного города» – антиутопия. Антиутопия – изображение опасных последствий, связанных с построением общества, то есть книга-предупреждение о том, что будет, если у власти будут такие градоначальники и им будут подчиняться такие, как глуповцы.

Вывод: История города Глупова, с точки зрения сатирика, обречена на гибель как нечто противоестественное, уродливо-неразумное и бесчеловечно-жестокое. В связи с этим "оно" символизирует неминуемое возмездие, которое посылает Глупову истинная история (третья точка зрения на смысл финала). Это произведение не только антиутопия, но и пророчество. Угрюм-бурчеевская "прямая линия" напоминает о "генеральной линии" коммунистической партии, а его любимые слова "барак", "масса" долгое время были любимыми и в нашем лексиконе. Сила щедринской «Истории...» столь велика, что она способна привести к возникновению новых фантазий на вечную тему – "общество и власть".

  • Алпатов С. Художественный мир "одного города". // Литература (приложение к газете «Первое сентября»). 1996. № 42.
  • По подлинным документам издал М. Е. Салтыков (Щедрин)

    От издателя

    Давно уже имел я намерение написать историю какого-нибудь города (или края) в данный период времени, но разные обстоятельства мешали этому предприятию. Преимущественно же препятствовал недостаток в материале, сколько-нибудь достоверном и правдоподобном. Ныне, роясь в глуповском городском архиве, я случайно напал на довольно объемистую связку тетрадей, носящих общее название «Глуповского Летописца», и, рассмотрев их, нашел, что они могут служить немаловажным подспорьем в деле осуществления моего намерения. Содержание «Летописца» довольно однообразно; оно почти исключительно исчерпывается биографиями градоначальников, в течение почти целого столетия владевших судьбами города Глупова, и описанием замечательнейших их действий, как-то: скорой езды на почтовых, энергического взыскания недоимок, походов против обывателей, устройства и расстройства мостовых, обложения данями откупщиков и т. д. Тем не менее даже и по этим скудным фактам оказывается возможным уловить физиономию города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены, одновременно происходившие в высших сферах. Так, например, градоначальники времен Бирона отличаются безрассудством, градоначальники времен Потемкина — распорядительностью, а градоначальники времен Разумовского — неизвестным происхождением и рыцарскою отвагою. Все они секут обывателей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причины своей распорядительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во всем положились на их отвагу. Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской жизни; в первом случае, обыватели трепетали бессознательно, во втором — трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем — возвышались до трепета, исполненного доверия. Даже энергическая езда на почтовых — и та неизбежно должна была оказывать известную долю влияния, укрепляя обывательский дух примерами лошадиной бодрости и нестомчивости. Летопись ведена преемственно четырьмя городовыми архивариусами и обнимает период времени с 1731 по 1825 год. В этом году, по-видимому, даже для архивариусов литературная деятельность перестала быть доступною. Внешность «Летописца» имеет вид самый настоящий, то есть такой, который не позволяет ни на минуту усомниться в его подлинности; листы его так же желты и испещрены каракулями, так же изъедены мышами и загажены мухами, как и листы любого памятника погодинского древлехранилища. Так и чувствуется, как сидел над ними какой-нибудь архивный Пимен, освещая свой труд трепетно горящею сальною свечкой и всячески защищая его от неминуемой любознательности гг. Шубинского, Мордовцева и Мельникова. Летописи предшествует особый свод, или «опись», составленная, очевидно, последним летописцем; кроме того, в виде оправдательных документов, к ней приложено несколько детских тетрадок, заключающих в себе оригинальные упражнения на различные темы административно-теоретического содержания. Таковы, например, рассуждения: «Об административном всех градоначальников единомыслии», «О благовидной градоначальников наружности», «О спасительности усмирений (с картинками)», «Мысли при взыскании недоимок», «Превратное течение времени» и, наконец, довольно объемистая диссертация «О строгости». Утвердительно можно сказать, что упражнения эти обязаны своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже подписаны) и имеют то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совершенно верное понятие о современном положении русской орфографии и, во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и образнее, нежели даже рассказы «Летописца». Что касается до внутреннего содержания «Летописца», то оно по преимуществу фантастическое и по местам даже почти невероятное в наше просвещенное время. Таков, например, совершенно ни с чем не сообразный рассказ о градоначальнике с музыкой. В одном месте «Летописец» рассказывает, как градоначальник летал по воздуху, в другом — как другой градоначальник, у которого ноги были обращены ступнями назад, едва не сбежал из пределов градоначальства. Издатель не счел, однако ж, себя вправе утаить эти подробности; напротив того, он думает, что возможность подобных фактов в прошедшем еще с большею ясностью укажет читателю на ту бездну, которая отделяет нас от него. Сверх того, издателем руководила и та мысль, что фантастичность рассказов нимало не устраняет их административно-воспитательного значения, и что опрометчивая самонадеянность летающего градоначальника может даже и теперь послужить спасительным предостережением для тех из современных администраторов, которые не желают быть преждевременно уволенными от должности. Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает долгом оговориться, что весь его труд в настоящем случае заключается только в том, что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи. С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.

    ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА

    По подлинным документам издал М. Е. Салтыков (Щедрин)

    Давно уже имел я намерение написать историю какого-нибудь города (или края) в данный период времени, но разные обстоятельства мешали этому предприятию. Преимущественно же препятствовал недостаток в материале, сколько-нибудь достоверном и правдоподобном. Ныне, роясь в глуповском городском архиве, я случайно напал на довольно объемистую связку тетрадей, носящих общее название «Глуповского Летописца», и, рассмотрев их, нашел, что они могут служить немаловажным подспорьем в деле осуществления моего намерения. Содержание «Летописца» довольно однообразно; оно почти исключительно исчерпывается биографиями градоначальников, в течение почти целого столетия владевших судьбами города Глупова, и описанием замечательнейших их действий, как-то: скорой езды на почтовых, энергического взыскания недоимок, походов против обывателей, устройства и расстройства мостовых, обложения данями откупщиков и т. д. Тем не менее даже и по этим скудным фактам оказывается возможным уловить физиономию города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены, одновременно происходившие в высших сферах. Так, например, градоначальники времен Бирона отличаются безрассудством, градоначальники времен Потемкина – распорядительностью, а градоначальники времен Разумовского – неизвестным происхождением и рыцарскою отвагою. Все они секут обывателей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причины своей распорядительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во всем положились на их отвагу. Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской жизни; в первом случае обыватели трепетали бессознательно, во втором – трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем – возвышались до трепета, исполненного доверия. Даже энергическая езда на почтовых – и та неизбежно должна была оказывать известную долю влияния, укрепляя обывательский дух примерами лошадиной бодрости и нестомчивости.

    Летопись ведена преемственно четырьмя городовыми архивариусами и обнимает период времени с 1731 по 1825 год. В этом году, по-видимому, даже для архивариусов литературная деятельность перестала быть доступною. Внешность «Летописца» имеет вид самый настоящий, то есть такой, который не позволяет ни на минуту усомниться в его подлинности; листы его так же желты и испещрены каракулями, так же изъедены мышами и загажены мухами, как и листы любого памятника погодинского древлехранилища. Так и чувствуется, как сидел над ними какой-нибудь архивный Пимен, освещая свой труд трепетно горящею сальною свечкой и всячески защищая его от неминуемой любознательности гг. Шубинского, Мордовцева и Мельникова. Летописи предшествует особый свод, или «опись», составленная, очевидно, последним летописцем; кроме того, в виде оправдательных документов, к ней приложено несколько детских тетрадок, заключающих в себе оригинальные упражнения на различные темы административно-теоретического содержания. Таковы, например, рассуждения: «об административном всех градоначальников единомыслии», «о благовидной градоначальников наружности», «о спасительности усмирений (с картинками)», «мысли при взыскании недоимок», «превратное течение времени» и, наконец, довольно объемистая диссертация «о строгости». Утвердительно можно сказать, что упражнения эти обязаны своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже подписаны) и имеют то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совершенно верное понятие о современном положении русской орфографии и, во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и образнее, нежели даже рассказы «Летописца».

    Что касается до внутреннего содержания «Летописца», то оно по преимуществу фантастическое и по местам даже почти невероятное в наше просвещенное время. Таков, например, совершенно ни с чем не сообразный рассказ о градоначальнике с музыкой. В одном месте «Летописец» рассказывает, как градоначальник летал по воздуху, в другом – как другой градоначальник, у которого ноги были обращены ступнями назад, едва не сбежал из пределов градоначальства. Издатель не счел, однако ж, себя вправе утаить эти подробности; напротив того, он думает, что возможность подобных фактов в прошедшем еще с большею ясностью укажет читателю на ту бездну, которая отделяет нас от него. Сверх того, издателем руководила и та мысль, что фантастичность рассказов нимало не устраняет их административно-воспитательного значения и что опрометчивая самонадеянность летающего градоначальника может даже и теперь послужить спасительным предостережением для тех из современных администраторов, которые не желают быть преждевременно уволенными от должности.

    Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает долгом оговориться, что весь его труд в настоящем случае заключается только в том, что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи. С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.

    Обращение к читателю от последнего архивариуса-летописца

    Ежели древним еллинам и римлянам дозволено было слагать хвалу своим безбожным начальникам и предавать потомству мерзкие их деяния для назидания, ужели же мы, христиане, от Византии свет получившие, окажемся в сем случае менее достойными и благодарными? Ужели во всякой стране найдутся и Нероны преславные, и Калигулы, доблестью сияющие, и только у себя мы таковых не обрящем? Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу, а не то чтобы оную вслух проповедовать, как делают некоторые вольнолюбцы, которые потому свои мысли вольными полагают, что они у них в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.

    Не только страна, но и град всякий, и даже всякая малая весь, – и та своих доблестью сияющих и от начальства поставленных Ахиллов имеет и не иметь не может. Взгляни на первую лужу – и в ней найдешь гада, который иройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет. Взгляни на древо – и там усмотришь некоторый сук больший и против других крепчайший, а следственно, и доблестнейший. Взгляни, наконец, на собственную свою персону – и там прежде всего встретишь главу, а потом уже не оставишь без приметы брюхо и прочие части. Что же, по-твоему, доблестнее: глава ли твоя, хотя и легкою начинкою начиненная, но и за всем тем горе устремляющаяся, или же стремящееся до́ лу брюхо, на то только и пригодное, чтобы изготовлять… О, подлинно же легкодумное твое вольнодумство!

    Таковы-то были мысли, которые побудили меня, смиренного городового архивариуса (получающего в месяц два рубля содержания, но и за всем тем славословящего), ку́пно с троими моими предшественниками, неумытными устами воспеть хвалу славных оных Неронов, кои не безбожием и лживою еллинскою мудростью, но твердостью и начальственным дерзновением преславный наш град Глупов преестественно украсили. Не имея дара стихослагательного, мы не решились прибегнуть к бряцанию и, положась на волю божию, стали излагать достойные деяния недостойным, но свойственным нам языком, избегая лишь подлых слов. Думаю, впрочем, что таковая дерзостная наша затея простится нам ввиду того особливого намерения, которое мы имели, приступая к ней.

    Источник информации о стране: роман М.Е. Салтыкова-Щедрина «История одного города» (1865 год).

    Характер источника: имитация древнего летописного сказания и записок архивариуса.

    Символическое значение: обличение крепостнической России и ее административного аппарата с элементами пародии на «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина (двадцать два глуповских градоначальника как двадцать два русских царя начиная от Ивана Грозного).

    Литературные аналогии: «История Нью-Йорка от сотворения мира до наших дней» В. Ирвинга, «Истоирия села Горюхина» А.С. Пушкина, «Остров пингвинов» А. Франса, «Мы» Е.И. Замятина и др.

    Местоположение: неопределенное (город возник то ли на «горах», то ли на «болотине», а границы его то сужены до размеров зачуханной деревеньки, то простираются до Византии, а сам Глупов готов затмить славу Древнего Рима): «родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Риму, на семи горах построен, на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается».

    Эпохальные границы: согласно указанию архивариуса, 1731-1825 годы.

    Население Глупова: исторически появлению глуповцев предшествовало племя головотяпов. Они так назывались потому, что имели привычку тяпать головами обо все, что бы ни встретилось на пути. Головотяпы расправились с соседскими племенами рукосуев, гущеедов, соломатников и пр. хитрым способом: предложили им тяпаться головами до победы, зная, что головы у них крепче других. Однако победа не принесла благоденствия, и головотяпы решили искать себе князя. Ни один правитель не соглашался возглавить народ, который сам ищет себе ярмо в виде «начальства», пока не попался головотяпам совсем уж «глупой» князь. Тот обложил их данью, назначил карательные меры: так история Глупова и началась.
    Глуповцы в «летописи» предстают как народ добродушный, прямолинейный, внушаемый и покорный. Главное, что им необходимо для ощущения счастья — «жесткая рука» начальника. Любые самодурства начальников глуповцы воспринимают смирно и даже с удовольствием: «Мы люди привышные! мы претерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить — мы и тогда противного слова не молвим!»

    История Глупова: краткое описание доисторического периода сменяется временами историческими, началом чему стал истошный вопль первого градоначальника: «Запорю!» Далее глуповцы оказываются во власти последовательно 22 правителей, отличающихся лишь степенью жестокости во время сечения обывателей и «целями сечения». У одного из них вместо головы был установлен «органчик», игравший пару «пьес» («Не потерплю» и «Разорю»), у другого голова оказалась фаршированной паштетом, третий на поверку оказался французской девицей, обожающей лакомиться лягушками, наконец, один из последних начальников, Угрюм-Бурчеев, намеревался переименовать Глупов в Непреклонск и изменить направление течения городской реки.

    При Угрюм-Бурчееве Глупов превращается в город прямых линий по плану градоначальника: «Посредине — площадь, от которой радиусами разбегаются во все стороны улицы, или, как он мысленно назвал их, роты: Каждая рота имеет шесть сажен ширины — не больше и не меньше, каждый дом имеет три окна. Все дома окрашены светло-серой краской: В каждом доме живут по двое престарелых, по двое малолетков и по двое подростков: В каждом доме люди подбираются по росту (рота малорослых, рота великорослых и т.п.). Всякий дом есть не что иное, как поселенная единица, имеющая своего командира и своего шпиона».
    Распорядок дня всего города строго предписан: в одну и ту же минуту все пробуждаются, облекаются в форму единого покроя, отправляются на выполнение работ по строго заведенному порядку. «В этом фантастическом мире нет ни страстей, ни увлечений, ни привязанностей. Все живут каждую минуту вместе, и всякий чувствует себя одиноким». Мир превращен в казарму, а люди — в послушных исполнителей воли Начальника (идиота).

    Хотя Угрюм-Бурчеев унесен в конце концов неведомой страшной силой (названной «Оно»), история Глупова-Непреклонска не становится счастливой. Последний градоначальник въехал в город на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки.