Австрийский этолог лоренц проводил свои знаменитые опыты. Биография. Длинный путь к Нобелевской премии

Конрад Лоренц — лауреат Нобелевской премии, знаменитый ученый-зоолог и зоопсихолог, писатель, популяризатор науки, один из основателей новой дисциплины — этологии. Практически всю свою жизнь он посвятил исследованию животных, и его наблюдения, догадки и теории изменили ход развития научного знания. Однако его знают и ценят не только ученые: книги Конрада Лоренца способны перевернуть мировоззрение любого, даже далекого от науки человека.

Биография

Конрад Лоренц прожил долгую жизнь — когда он умер, ему было 85 лет. Годы его жизни: 07.11.1903 — 27.02.1989. Он был практически ровесником века, и оказался не только свидетелем масштабных событий, но иногда и их участником. В его жизни было многое: мировое признание и тягостные периоды невостребованности, членство в нацистской партии и позднейшее раскаяние, долгие годы на войне и в плену, ученики, благодарные читатели, счастливый шестидесятилетний брак и любимое дело.

Детство

Конрад Лоренц родился в Австрии в достаточно обеспеченной и образованной семье. Его отец был врачом-ортопедом, вышедшим из деревенской среды, но достигшим высот в профессии, всеобщего уважения и мировой известности. Конрад — второй ребенок; он родился, когда его старший брат был уже практически взрослым, а родителям было за сорок.

Он рос в доме с большим садом и с ранних лет интересовался природой. Так появилась любовь всей жизни Конрада Лоренца - животные. Родители отнеслись к его страсти с пониманием (хотя и с некоторой тревогой), и позволили заниматься тем, что ему интересно — наблюдать, исследовать. Уже в детстве он начал вести дневник, в котором записывал свои наблюдения. У его няни был талант к разведению животных, и с ее помощью Конрад однажды получил потомство от пятнистой саламандры. Как позднее он написал об этом случае в автобиографической статье, “этого успеха было бы достаточно для определения моей будущей карьеры”. Однажды Конрад заметил, что недавно вылупившийся утенок ходит за ним, будто за мамой-уткой — это было первое знакомство с явлением, которое позднее, уже в качестве серьезного ученого, он будет изучать и назовет импринтингом.

Особенностью научного метода Конрада Лоренца было внимательное отношение к реальной жизни животных, которое, по всей видимости, сформировалось у него в детские годы, наполненные внимательными наблюдениями. Читая в молодости научные труды, он был разочарован тем, что исследователи не понимают по-настоящему зверей и их повадок. Тогда он осознал, что ему предстоит трансформировать науку о животных и сделать ее такой, какой она, по его мнению, должна быть.

Молодость

После гимназии Лоренц думал продолжить изучение животных, однако по настоянию отца поступил на медицинский факультет. После его окончания он стал лаборантом кафедры анатомии, но одновременно с этим начал исследовать поведение птиц.В 1927 году Конрад Лоренц сочетался браком с Маргарет Гебхардт (или Гретль, как он ее звал), с которой был знаком с детства. Она тоже училась на медицинском и в дальнейшем стала акушером-гинекологом. Вместе они проживут до самой смерти, у них родятся две дочери и сын.

В 1928 году после защиты диссертации Лоренц получил медицинскую степень. Продолжая работать на кафедре (в качестве ассистента), он начал писать диссертацию по зоологии, которую защитил в 1933 году. В 1936 он стал доцентом Зоологического института, и в том же году познакомился с голландцем Николасом Тимбергеном, который стал его другом и коллегой. Из их увлеченных обсуждений, совместных исследований и статей этого периода родилось то, что позднее станет наукой этологией. Однако вскоре произойдут потрясения, поставившие крест на их совместных планах: после оккупации Голландии немцами Тимберген в 1942 году попадает в концлагерь, Лоренц же оказывается совсем на другой стороне, что вызвало многолетнюю напряженность между ними.

Зрелость

В 1938 году, после включения Австрии в состав Германии, Лоренц становится членом Национал-социалистической рабочей партии. Он верил, что новая власть благотворно повлияет на обстановку в его стране, на состоянии науки и общества. С этим периодом связано темное пятно в биографии Конрада Лоренца. В то время одной из интересующих его тем был процесс “одомашнивания” у птиц, при котором они постепенно теряют свои изначальные свойства и сложное социальное поведение, присущие их диким сородичам, и становятся более простыми, интересующимися преимущественно едой и спариванием. Лоренц увидел в этом явлении опасность деградации и вырождения и провел параллели с тем, как влияет на человека цивилизация. Он пишет об этом статью, рассуждая в ней о проблеме “одомашнивания” человека и о том, что с этим можно сделать — привнести в жизнь борьбу, напрягать все свои силы, избавляться от неполноценных особей. Этот текст был написан в русле нацистской идеологии и содержал соответствующую терминологию — с тех пор Лоренца сопровождают обвинения в “приверженности идеологии нацизма”, несмотря на его публичное раскаяние.

В 1939 году Лоренц возглавляет кафедру психологии в Университете Кенигсберга, а в 1941 его рекрутируют в армию. Сначала он оказался в отделении неврологии и психиатрии, но через какое-то время его мобилизуют на фронт в качестве врача. Ему пришлось стать в том числе и полевым хирургом, хотя до этого у него не было опыта врачебной практики.

В 1944 году Лоренц попал в советский плен, вернулся из которого он только в 1948 году. Там он в свободное от исполнения врачебных обязанностей время наблюдал за поведением животных и людей и размышлял на тему познания. Так родилась его первая книга, “Оборотная сторона зеркала”. Конрад Лоренц писал ее раствором марганцовки на обрывках бумажных мешков из-под цемента, а во время репатриации с позволения начальника лагеря забрал рукопись с собой. Эта книга (в сильно измененном виде) была опубликована только 1973 году.

Вернувшись на родину, Лоренц с радостью обнаружил, что никто из его семьи не погиб. Однако жизненная ситуация была сложной: в Австрии для него не было работы, и положение усугублялось его репутацией сторонника нацизма. К тому времени Гретль оставила медицинскую практику и работала на ферме, обеспечивающую их едой. В 1949 году работа для Лоренца нашлась в Германии — он начал руководить научной станцией, которая вскоре входит в состав Института поведенческой физиологии Макса-Планка, а в 1962 году он возглавляет весь институт. В эти годы он пишет книги, которые принесли ему известность.

Последние годы

В 1973 году Лоренц возвращается в Австрию и работает там в Институте сравнительной этологии. В этом же году он совместно с Николасом Тимбергеном и Карлом фон Фришем (ученым, открывшим и расшифровавшим пчелиный язык танцев) получили Нобелевскую премию. В этот период он читает популярные лекции по биологии по радио.

Умер Конрад Лоренц в 1989 году от почечной недостаточности.

Научная теория

Дисциплина, окончательно сформированная благодаря работам Конрада Лоренца и Николаса Тимбергена, называется этологией. Эта наука изучает генетически детерминированное поведение животных (в том числе человека) и базируется на теории эволюции и полевых методах исследования. Эти особенности этологии во многом пересекаются с присущими Лоренцу научными предрасположенностями: с теорией эволюции Дарвина он познакомился в десять лет и всю жизнь был последовательным дарвинистом, а важность непосредственного изучения реальной жизни животных была очевидна для него с детства.

В отличии от ученых, работающих в лабораториях (например, бихевиористов и сравнительных психологов), этологи исследуют животных в их естественной, а не в искусственной среде. Их анализ базируется на наблюдениях и тщательном описании поведения животных в типичных условиях, изучению врожденных и приобретенных факторов, сравнительных исследованиях. Этология доказывает, что поведение во многом определяется генетикой: в ответ на определенные стимулы животное совершает некоторые стереотипные действия, характерные для всего его вида (так называемый “фиксированный двигательный паттерн”).

Импринтинг

Однако это не означает, что среда не играет никакой роли, что демонстрирует открытое Лоренцом явление импринтинга. Суть его состоит в том, что вылупившиеся из яйца утята (а также другие птицы или новорожденные животные) считают своей мамой первый движущийся объект, который они видят, причем даже не обязательно одушевленный. Это влияет на все их последующее отношение к этому объекту. Если птицы в течении первой недели жизни были изолированы от особей своего вида, но находились в обществе людей, то они в дальнейшем предпочитают общество человека своим сородичам и даже отказываются от спаривания. Импринтинг возможен только во время краткого периода, но он необратим и не угасает без дальнейшего подкрепления.

Поэтому все то время, пока Лоренц исследовал уток и гусей, птицы ходили за ним следом.

Агрессия

Другая известная концепция Конрада Лоренца - его теория агрессии. Он считал, что агрессия врожденна и имеет внутренние причины. Если убрать внешние раздражители, то она не исчезает, а накапливается и рано или поздно выйдет наружу. Изучая животных, Лоренц заметил, что у тех из них, кто обладает большой физической силой, острыми зубами и когтями, развита “мораль” — запрет на агрессию внутри вида, а у слабых такого нет, и они способны покалечить или убить своего сородича. Люди — это изначально слабый вид. В своей знаменитой книге про агрессию Конрад Лоренц сравнивает человека с крысой. Он предлагает провести мысленный эксперимент и представить, что где-то на Марсе сидит инопланетный ученый, наблюдающий за жизнью людей: “Он должен сделать неизбежный вывод, что с человеческим обществом дело обстоит почти так же, как с обществом крыс, которые так же социальны и миролюбивы внутри замкнутого клана, но сущие дьяволы по отношению к сородичу, не принадлежащему к их собственной партии.” Человеческая цивилизация, говорит Лоренц, дает нам оружие, но не учит нас управлять своей агрессией. Однако он высказывает надежду, что однажды культура все-таки поможет нам с этим справиться.

Книга “Агрессия, или так называемое зло” Конрада Лоренца, вышедшая в 1963 году, до сих пор вызывает жаркие споры. Другие его книги больше фокусируются на его любви к животным и тем или иным образом пытаются заразить ей других.

Человек находит друга

Книга Конрада Лоренца “Человек находит друга” написана в 1954 году. Она предназначена для массового читателя — для всех, кто любит животных, особенно собак, хочет узнать, откуда пошла наша дружба, и понять, как с ними управляться. Лоренц рассказывает про отношения между людьми и собаками (и немного - котами) от древности до наших дней, о происхождении пород, описывает истории из жизни своих домашних питомцев. В этой книге он снова возвращается к теме “одомашнивания”, на этот раз в виде имбриндинга — вырождения породистых собак, и объясняет, почему дворняги зачастую оказываются умнее.

Как и во всем своем творчестве, с помощью этой книги Лоренц хочет разделить с нами свою страсть к животным и вообще к жизни, ведь, как он пишет, “прекрасна и поучительна только та любовь к животным, которая порождает любовь ко всякой жизни и в основе которой должна лежать любовь к людям”.

Кольцо царя Соломона

Год серого гуся

“Год серого гуся” - это последняя книга Конрада Лоренца, написанная им за несколько лет до смерти, в 1984 году. Она рассказывает об исследовательской станции, изучающей поведение гусей в их природной среде. Объясняя, почему в качестве объекта исследования был выбран именно серый гусь, Лоренц говорил, что его поведение во многом похоже на поведение человека в семейной жизни.

Он отстаивает важность понимания диких животных — для того, чтобы мы могли понять самих себя. Но “в наше время слишком значительная часть человечества отчуждена от природы. Повседневная жизнь стольких людей проходит среди мертвых изделий человеческих рук, так что они утратили способность понимать живые создания и общаться с ними”.

Заключение

Лоренц, его книги, теории и идеи помогают взглянуть на человека и его место в природе с другой стороны. Его всепоглощающая любовь к животным вдохновляет и заставляет с любопытством вглядываться в незнакомые области. Закончить хотелось бы еще одной цитатой Конрада Лоренца: “Попытаться восстановить утраченную связь между людьми и остальными живыми организмами, обитающими на нашей планете, — очень важная, очень достойная задача. В конечном счете успех или провал подобных попыток решит вопрос, погубит человечество самое себя вместе со всеми живыми существами на земле или нет”.

Конрад Лоренц известен как создатель науки о поведении животных — этологии. Глядя на портрет благообразного седобородого профессора, трудно догадаться, насколько необычно складывалась его жизнь.

В конце августа 1940 года профессура Альбертины - Кёнигсбергского университета - была потрясена. Возмущение вызывало даже не то, что новоназначенный профессор был членом нацистской партии - к этому германские университеты уже привыкли. Но никто не мог себе представить, что в старейшем университете Пруссии, осененном именем Иммануила Канта, кафедру психологии возглавит... зоолог. Одни вспоминали пресловутого коня Калигулы, другие видели в этом назначении наглядное выражение взглядов нацистов на природу человека. Лишь немногие понимали, что в университет приходит не нацистский ставленник, а один из крупнейших ученых ХХ века.

Неожиданный мальчик

Адольф Лоренц, сын деревенского шорника, сумел не только выучиться на врача, но и стать одним из светил мировой ортопедии. Его слава перешагнула пределы Австро-Венгрии, а доходы от практики позволили построить в Альтенберге близ Вены большой особняк. Пожалуй, даже слишком большой для маленькой семьи, состоявшей из самого доктора, его жены Эммы и их единственного сына Альберта. Доктору Лоренцу шел уже пятидесятый год, а фрау Лоренц перевалило за сорок, когда их семья неожиданно увеличилась: 7 ноября 1903 года на свет появился второй сын - Конрад Цахариас.

Этот ребенок рос, как все дети из образованных и обеспеченных семей. Если он чем-то и выделялся среди сверстников, так только «чрезмерной любовью к животным». Многие мальчишки тащат в дом разную живность, но не у каждого хватит терпения растить 44 головастиков пятнистой саламандры, чтобы посмотреть, как они превращаются во взрослых амфибий. Однажды сосед подарил Конраду только что вылупившегося утенка. Вскоре мальчик обнаружил, что птенец всюду следует за ним, как другие утята - за своими мамами. Так юный натуралист открыл для себя феномен запечатления (импринтинга) - и одновременно подвергся ему сам: с этого времени сердце его безраздельно принадлежало водоплавающим птицам. Впрочем, это случилось еще раньше, когда маленькому Конраду в числе прочих книжек прочитали «Путешествие Нильса с дикими гусями» Сельмы Лагерлёф. И ему страстно захотелось самому стать диким гусем или, если уж это невозможно, хотя бы иметь своего собственного гуся.

Как ни странно сейчас это звучит, невинное увлечение младшего сына изрядно тревожило родителей. «Моя мать, - писал он спустя почти полвека, - принадлежала к поколению, которое только что открыло для себя микробов». Естественно, в любых животных фрау Лоренц видела прежде всего источник заразы. Но Конрад нашел сообщника в лице няньки - крестьянки Рези Фюрингер, у которой был природный дар обращения с животными. Адольф Лоренц тоже относился к увлечению сына снисходительно. Однако, когда по окончании гимназии тот собрался изучать зоологию и палеонтологию, отец настоял на медицинском образовании. Но «возню со зверюшками» Лоренц-младший все же не бросил - в студенческие годы он продолжал наблюдать за животными в Альтенберге, особенно за галками. В Венском университете его заинтересовала сравнительная анатомия, которую вел блестящий анатом и эмбриолог Фердинанд Хохштеттер. Еще во время учебы Лоренц стал его лаборантом, а после получения диплома в 1928 году остался ассистентом в университетском Анатомическом институте. За год до этого Конрад женился на Маргарете Гебхардт, которая была на три года его старше и тоже училась на медицинском. Супруги были знакомы с раннего детства. Их брак длился около 60 лет, поколебать его не могли ни финансовые затруднения (семья порой годами жила только на заработки Маргарете, работавшей акушером-гинекологом), ни долгая разлука. Гретль, так Лоренц звал жену, всю жизнь твердо верила, что ее Конрад гений и что мир однажды это поймет. Так оно, в общем, и случилось. В 1927 году страсть к животным окончательно взяла верх: еще не получив медицинского образования, Лоренц начинает всерьез изучать зоологию в том же Венском университете. Пользуясь великодушием Хохштеттера, он посещает психологический семинар Карла Бюхлера в Вене, учится у знаменитого берлинского орнитолога Оскара Хейнрота (именно этот ученый впервые описал в научной литературе уже знакомый нам феномен импринтинга) и даже стажируется в Англии у Джулиана Хаксли - внука сподвижника Дарвина. И постепенно у него начинает складываться собственное представление о том, что лежит в основе поведения животных.

Теория собирает друзей

В первые десятилетия ХХ века неожиданно обострился давний спор философов о том, что такое животное - машина, автоматически реагирующая на внешние раздражители, или вместилище некого подобия человеческой души? Согласно взглядам инстинктивистов, животным двигала некая нематериальная сущность, в которой нетрудно было узнать «жизненную силу» виталистов. Каким-то образом эта сила побуждала животное совершать именно те действия, которые позволяли ему удовлетворять свои инстинкты-влечения (к пище, половому партнеру, безопасности и т. д.). Что это за сила и как ее можно исследовать, оставалось неизвестным. Альтернативой этому был бихевиоризм - подход, в рамках которого все ненаблюдаемое считалось несуществующим, а поведение рассматривалось как функция от предъявляемых стимулов. Занимаясь в основном проблемами научения, бихевиористы видели все поведение животного как сложную цепочку рефлексов - реакций на те или иные стимулы. «Никто из этих людей не понимал животных, никто не был настоящим знатоком», - писал позднее Лоренц о своем ощущении от чтения трудов обеих школ. Но бихевиоризм хотя бы не вводил ненаблюдаемых сущностей, подозрительно напоминавших бессмертную душу. Идея «цепочки рефлексов» соответствовала материализму и атеизму Лоренца, но из рук вон плохо соответствовала тому, что он видел своими глазами.

Вот в весеннем лесу поет зяблик. Функция его песни - привлечь самку и сообщить другим самцам, что участок занят. Но что служит стимулом, побуждающим его к пению, когда ни других самцов, ни самок вокруг нет? Почему он не прекращает петь, даже шастая по чужому участку, где ему лучше бы помолчать? В 1933 году Лоренц защищает диссертацию по зоологии, а в 1936-м становится приват-доцентом Зоологического института. Но главным итогом его работы стала серия статей, в которых он, интерпретируя результаты своих наблюдений, утверждал совершенно новое представление о поведении. Согласно Лоренцу, оно всегда начинается изнутри - животное побуждается к нему собственным внутренним состоянием. Мало того, у животного есть врожденное (или «уточненное» на ранних этапах жизни импринтингом) знание, как выглядит (звучит, пахнет) то, что ему в данный момент нужно. При этом оно не ждет, пока нужный «стимул» появится в поле зрения, а активно ищет встречи с ним. И когда эта встреча происходит, животное уже знает, что ему надо делать. Молодая кошка точным укусом убивает первую встретившуюся ей в жизни мышь, медвежонок-подросток, найдя подходящую яму, начинает сооружать берлогу, чему его никто никогда не учил. Если поиски нужного «стимула» затягиваются, объектом такого поведения может стать и не очень подходящий предмет - «на безрыбье и рак рыба». Ну а если нет и «раков», то инстинктивный акт может быть выполнен просто так, «в пустоту».

Но в то время Лоренц все еще пытался как-то согласовать эти идеи с представлением о «цепочке рефлексов». Между тем его статьи обратили на него внимание европейского зоологического сообщества - автора стали приглашать выступить с лекциями о поведении животных. В феврале 1936 года в Берлине, когда он читал лекцию о самопроизвольности поведения, врожденном знании и врожденных сложных действиях, некий молодой человек в зале одобрительно бормотал: «Все так, все сходится...» Но стоило Лоренцу сказать, что эти сложные акты представляют собой цепочку рефлексов, слушатель закрыл лицо руками и простонал: «Идиот, идиот!» - не подозревая, что прямо за ним сидит Гретль...

После лекции молодой человек - физиолог Эрих фон Хольст - все-таки подошел к докладчику. Ему хватило нескольких минут, чтобы убедить Лоренца в несостоятельности рефлекторной концепции - тот и сам давно чувствовал: все, что он знает и думает о поведении животных, никак не стыкуется с идеей рефлекса. Осенью того же года на симпозиуме по инстинкту в Лейдене Лоренц познакомился с молодым голландцем по имени Николас Тинберген. В завязавшемся разговоре оба обнаружили, что их взгляды совпадают «до неправдоподобной степени». Два маньяка-натуралиста проговорили почти до конца симпозиума, обсудив едва ли не все понятия и положения рождающейся теории. «Сейчас уже никто из нас не знает, кто что тогда высказал первым», - вспоминал спустя много десятилетий Лоренц. Можно сказать, что новая наука о поведении (позднее получившая название этологии) родилась в эти дни.

В 1937 году Николас Тинберген приехал к Конраду Лоренцу в Альтенберг, и они вместе изучали, как серые гуси закатывают в гнездо обнаруженное вне его яйцо. Единомышленники сочиняли совместную статью, увлеченно обсуждали планы будущих работ и положения рождающейся теории, и ни один из них не подозревал, что они работают вместе последний раз в жизни.

Лоренц-писатель

Работа над «русским манускриптом» была для Лоренца первым опытом написания книги - до того он писал только статьи. Однако его первыми опубликованными книгами стали популярные сочинения «Кольцо царя Соломона» (1952) и «Человек встречает собаку» (в русском переводе «Человек находит друга»). За ними в 1965 году последовала «Эволюция и изменение поведения», подводившая итоги дискуссии с бихевиористами. А в 1966-м вышла самая скандальная из книг - «Агрессия (Так называемое «зло»)», в которой доказывалось, что агрессивное поведение заложено в самой природе человека, и никакое воспитание не может полностью его подавить. В триумфальном 1973-м Лоренц наконец-то публикует «Обратную сторону зеркала» (существенно переработанную по сравнению с «русским манускриптом») и «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества» - об опасностях, угрожающих современному обществу. В последние годы он обращается к любимым птицам: в 1979 году выходит «Год серого гуся», а в 1988-м, за несколько месяцев до смерти ученого, - «Я здесь - а ты где? Поведение серого гуся».

Искушение

12 марта 1938 года Австрийская республика перестала существовать - на ее месте возник Остмарк, новая провинция Третьего рейха. А через три месяца, 28 июня, Конрад Лоренц подает заявление о приеме в нацистскую партию. В этом документе он пишет о себе: «Как национально мыслящий немец и естествоиспытатель, я естественным образом всегда был национал-социалистом…», и с гордостью говорит о своих успехах в пропаганде нацизма среди коллег и студентов.

Конечно, тут был и обычный конформизм, и неудовлетворенные амбиции одного из самых известных ученых Австрии, не имеющего при этом возможности для самостоятельных исследований и вынужденного довольствоваться шатким статусом приват-доцента. Но были и куда более глубокие причины, толкнувшие Лоренца в объятия нацизма. Сегодня для нас межвоенная Австрия - это прежде всего первая жертва гитлеровской экспансии. Мы невольно представляем ее цветущим демократическим государством, а ее последних канцлеров - убитого путчистами-эсэсовцами Энгельберта Дольфуса и брошенного нацистами в концлагерь Курта Шушнига - мучениками свободы и чести. Между тем режим, установленный этими деятелями, по сути дела, был разновидностью фашизма. Еще в 1933 году в Австрии был распущен парламент, отменены выборы, запрещены основные политические партии и профсоюзы, введены военно-полевые суды и концлагеря. Разве что место расовой теории в «австрофашизме» занимал католицизм. Духовная цензура контролировала практически все сферы, включая науку и высшую школу. Но что еще хуже - изменился сам австрийский католицизм. Всего пару десятилетий назад гимназический учитель Лоренца, бенедиктинский монах Филип Хебердеи, подробно излагал своим питомцам теорию Дарвина, и ни школьное, ни церковное начальство не видели в этом ничего странного. Теперь же ни одно светское австрийское научное учреждение не решалось включить в свои планы «сравнительное изучение поведения животных»: уж очень эта тематика отдавала чем-то эволюционным... Нетрудно вообразить, что чувствовал Лоренц, с десяти лет завороженный идеями дарвинизма. Из отвращения, которое он питал к «черному режиму», естественным образом рождалась иллюзия: каковы бы ни были нацисты и их идеология, при них наверняка будет лучше, потому что хуже уже некуда. Они энергичны, динамичны, интересуются селекцией и евгеникой и не связаны невыносимым ханжеством. Но самое сильное, самое непреодолимое искушение поставила перед Лоренцем его работа. Предпринятое им сравнение поведения диких и домашних гусей (а также их гибридов) показало, что у домашних гусей заметно деградировали сложные социальные формы поведения, зато гораздо большее место в их жизни стали занимать поглощение пищи и спаривание. Причина была очевидна: избавив прирученных птиц от невзгод и опасностей, человек тем самым вывел их из-под действия естественного отбора. Сложное поведение, став ненужным, атрофируется, как глаза у пещерных рыб или задние конечности у китов.

Но разве не то же самое человек сделал и делает с самим собой? Избавив себя от угрозы голода и нападений хищников, победив наиболее опасные болезни, он неизбежно вступает на путь генетической деградации. А легкий доступ к жизненным удовольствиям упрощает и разрушает сложные социальные структуры. Напрашивался естественный вывод: единственный шанс остановить вырождение людей и общества - заставить их напрягать силы, вернуть в их жизнь борьбу, в ходе которой определятся лучшие. От неполноценных же особей общество должно постоянно очищаться, как очищается организм от раковых клеток. Разве не этим намерены заняться и уже занимаются нацисты?

Вопрос о связи этих взглядов с естественно-научным подходом к пониманию человека и общества и вообще с духом тогдашнего естествознания требует отдельного разговора. Скажем лишь, что и тогда эти выводы приняли далеко не все научные единомышленники Лоренца. (Тинберген, например, после оккупации нацистами Голландии примкнул к Сопротивлению, за что в самом конце войны угодил в концлагерь.) Но и много лет спустя Лоренц, на собственном горьком опыте убедившийся в несостоятельности нацизма, публично покаявшийся и за членство в гитлеровской партии, и за свою похабную публицистику того времени, отказался отречься от проблемы «самоодомашнивания» человека.

Эксцентричная диета

Еще в детстве Конрад, наблюдая, с каким удовольствием птицы поедают насекомых, решил и сам попробовать эту еду - и нашел ее довольно вкусной. Этот опыт пригодился ему во время плена: в Армении Лоренц разнообразил лагерный рацион (достаточно сытный, но бедный белками и витаминами), употребляя в пищу виноградных улиток, крупных пауков и скорпионов. Ради сохранения витаминов он ел свою добычу сырой, повергая в ужас и советских охранников, и своих товарищей. Последним Лоренц даже прочитал лекцию о съедобных растениях и мелких животных, но желающих последовать его примеру так и не нашлось. Зато много лет спустя это легло в основу легенды, будто Лоренц выжил в русском плену только благодаря тому, что «питался мухами и пауками». Кстати, мух профессор и в самом деле постоянно ловил, но уже не для себя, а для своих питомцев - скворца и жаворонка.

Профессор-окруженец

Казалось, перед ним наконец-то открылись перспективы. «Общество кайзера Вильгельма» (объединение фундаментальных научных учреждений Германии, которое ныне называется «Общество Макса Планка») даже одобрило в 1939 году создание в Альтенберге целого исследовательского института - специально под Лоренца. Но в том же году началась Вторая мировая война, и об организации новых научных учреждений уже не могло быть и речи. Тем временем профессор Эдуард Баумгартен, только что занявший кафедру философии в Кёнигсбергском университете, искал подходящую кандидатуру на должность главы кафедры психологии. Эрих фон Хольст порекомендовал ему Лоренца. При содействии зоолога Отто Кёлера и ботаника Курта Мотеса Баумгартен продавил через министерство назначение Лоренца - вопреки отчаянному сопротивлению большинства коллег, особенно гуманитариев.

Новая должность дала Лоренцу достаточный доход и подобающий общественный статус, однако оставила еще меньше возможностей для экспериментальной работы с животными. Помимо официальных обязанностей она налагала и неформальные - членство в Кантовском обществе. Лоренц принялся за труды Канта, участвовал в дискуссиях на заседаниях общества... и неожиданно обнаружил параллели между учением великого кенигсбержца и собственными теориями. Как известно, именно Кант в «Критике чистого разума» первым из философов Нового времени постулировал существование врожденного знания и врожденных форм мышления. Но ведь именно их и изучал Лоренц на своих гусях и галках!

Результатом философских штудий стала статья «Учение Канта об априорном в свете современной биологии», где Лоренц поставил вопрос об эволюционном происхождении человеческой способности к познанию. Но многообещающая работа в Альбертине продолжалась всего 13 месяцев: 10 октября 1941 года профессор Лоренц был призван в ряды вермахта. Причины этого поворота в судьбе до сих пор неясны. Рейх был еще невообразимо далек от того катастрофического положения, когда в армию гребут всех подряд. Друзья вскоре добились его назначения в отдел военной психологии - тихую контору с неопределенными функциями, но в мае 1942-го отдел расформировали, а недавний профессор оказался в неврологическом отделении госпиталя в Познани на унизительной должности младшего лекаря.

Впрочем, Лоренц, как всегда, предпочитает не обижаться, а использовать новую службу для новых познаний. Он с увлечением изучает человеческие психопатологии - истерию и шизофрению. Сотрудник госпиталя доктор Херберт Вайгель знакомит его с теорией Фрейда. Служба оставляет возможности даже для написания научных статей. В одной из них («Врожденные формы возможного опыта», 1943) Лоренц рассматривает в свете этологической теории поведение человека, указывая, в частности, на врожденные компоненты человеческого поведения.

Но сюрпризы судьбы еще не кончились: в апреле 1944 года Лоренца перевели из Познани в полевой госпиталь в прифронтовом Витебске. А спустя два месяца последовал удар Красной армии в Белоруссии - и вся группа армий «Центр» перестала существовать. На третий день боев Витебск оказался в «котле». Младший врач Лоренц трое суток пытался выбраться к своим - сначала в компании нескольких солдат и унтер-офицеров, потом, когда его товарищи, отчаявшись, отказались идти дальше, - один. Однажды, чтобы пересечь шоссе, он ухитрился затесаться в идущую по нему колонну советских войск, в другой раз выскочил прямо на советских солдат, но сумел убежать. Наконец, обессиленный и раненный в руку, он заснул прямо в поле - и проснулся пленным.

Русская одиссея

Возможно, пленение спасло ему жизнь. В первичном прифронтовом лагере, куда он попал, было много раненых и мало медиков. Лоренц, не обращая внимания на собственную «царапину», взял в руки скальпель... но во время очередной операции внезапно потерял сознание и сам оказался на операционном столе. Неизвестно, что стало бы с его раной без медицинской помощи.

В августе 1944-го Лоренц очутился в лагере близ города Халтурина в Кировской области, в котором провел больше года. Здесь заботам «младшего лекаря» поручили целое отделение на 600 коек в госпитале для военнопленных. Затем еще полгода Лоренц провел в лагере в Оричах той же Кировской области. Война уже закончилась, но отпускать пленных никто не торопился. Формально потому, что договариваться об их освобождении было не с кем: ни германское, ни австрийское государства де-юре не существовали. На самом деле СССР пытался выжать максимум возможного из оказавшейся в его распоряжении дисциплинированной, умелой и дешевой рабочей силы.

После кировских лагерей Лоренца ждал лагерь на окраине Еревана, где шло строительство алюминиевого завода. Здешнее начальство благоволило ему еще больше, чем прежнее: покладистый пленник не только добросовестно выполнял обязанности врача, но и научился понимать и говорить по-русски, исправно посещал занятия по «антифашистскому перевоспитанию» (сам он позже назовет это сравнительным изучением нацистских и марксистских методов индоктринации), читал товарищам по плену научно-популярные лекции и участвовал в художественной самодеятельности. Вдобавок лагерный врач Осип Григорьян оказался по основной специальности ортопедом и перенес на Конрада то уважение, которое питал к Адольфу Лоренцу. Благодаря этому заключенному даже разрешили свободное перемещение в окрестностях лагеря: а куда бежать-то?

Бежать образцовый пленный и в самом деле не собирался, зато затеял другое недозволенное дело. Из размышлений, наблюдений за людьми и животными (которыми ему удавалось заниматься даже в лагере), импровизированных лекций постепенно сложился замысел книги, в которой с единых позиций рассматривались бы поведение животных и человеческая психология. Книга, первоначально носившая академическое название «Введение в сравнительное исследование поведения» (позже лагерный товарищ подскажет другое - «Обратная сторона зеркала»), писалась самодельными чернилами из марганцовки на разрезанных и разглаженных бумажных мешках из-под цемента. Пленные опасались за профессора: если о рукописи узнает начальство, неприятностей не миновать. Но, по словам Лоренца, доктор Григорьян знал о его труде.

В начале осени 1947 года наконец-то началась массовая репатриация. И тут самый послушный пленный вдруг проявил дерзость: официально попросил разрешения увезти с собой рукопись. Ответ «инстанций» пришел довольно быстро. Лоренцу предлагалось перепечатать рукопись на машинке и сдать на просмотр. Если цензура даст добро, один экземпляр можно будет взять с собой. С одной стороны, это была беспрецедентная милость: пленным не позволяли брать с собой ни клочка написанного (когда в 1945-м Лоренц попросил досрочно освобожденного инвалида передать его родным крохотную записку, тому пришлось прятать ее за щеку). С другой - это означало, что он сам должен отсрочить свое освобождение.

Из опустевшего ереванского лагеря Лоренца - уже не в теплушке, а в купе пассажирского поезда - перевезли в подмосковный Красногорск, в знаменитый лагерь для привилегированных военнопленных. В декабре оба экземпляра перепечатанной рукописи были отправлены на просмотр. Шли дни, а ответа все не было. И тогда начальник лагеря взял ответственность на себя: он предложил Лоренцу дать честное слово, что его сочинение не касается никаких политических вопросов. И получив это слово, разрешил ему взять с собой рукописный оригинал - тот самый, на бумаге от цементных мешков. Лоренц был потрясен этим «неслыханным великодушием» со стороны почти незнакомого ему человека из чужой страны. Да и вообще, вспоминая позднее советский плен, говорил, что ему, видимо, повезло: сменив за три с половиной года плена 13 лагерей и отделений, он ни разу не столкнулся ни с масштабным воровством (означавшим для пленных неизбежный голод), ни с садизмом. Однако от предложений вновь посетить СССР вежливо отказывался.

Премия за поведение

21 февраля 1948 года Конрад Лоренц переступил порог родительского дома в Альтенберге. Его багаж составляли рукопись, самодельная кукурузная трубка, собственноручно вырезанная из дерева утка (подарок для Гретль) и две живые птицы - скворец и рогатый жаворонок, прирученные им еще в Армении.

Вторая мировая пощадила его семью - никто не погиб и не получил увечий. Но после возвращения Лоренц оказался у разбитого корыта: у него опять не было ни денег, ни общественного статуса, ни возможности заниматься своим делом. И все это усугублялось репутацией сторонника аншлюса и активного нациста.

Тем не менее Альтенберг вновь превратился в научную станцию. Друзья добывали для Лоренца какие-то гранты, организовывали его лекции, но этих денег хватало лишь на то, чтобы содержать животных, а семья жила на заработки Гретль. Однако именно в это время у Лоренца стали появляться первые настоящие ученики - молодые зоологи, готовые бесплатно работать под руководством живого классика. Австрия все еще оставалась зоной оккупации, когда в 1949 году на руинах рейха была провозглашена новая Германия - ФРГ. Одной из задач, которую ставили перед собой ее лидеры, стало возрождение немецкой науки. Воспользовавшись этим, неутомимый Эрих фон Хольст добился создания для Лоренца небольшой научной станции в вестфальском замке Бульдерн. Спустя четыре года она вошла в состав вновь созданного Института поведенческой психологии, директором которого стал фон Хольст, а после его неожиданной смерти в 1962 году - сам Лоренц. Во время работы в Бульдерне он пишет популярные книги, принесшие ему известность у широкой публики.

Тем временем идеи этологии завоевывали умы нового поколения исследователей поведения и получали подтверждения со стороны других наук, особенно нейрофизиологии. В 1949 году Джузеппе Моруцци и Хорас Мэгун обнаружили спонтанную, не вызванную никакими внешними стимулами активность некоторых нейронов мозга - тот самый феномен, существование которого Лоренц и фон Хольст постулировали еще в середине 1930-х. Умозрительные схемы Лоренца и Тинбергена понемногу обретали плоть.

Но именно в 1950-е годы новые исследования выявили явную упрощенность этих схем. (Оказалось, например, что реальное поведение животных практически не содержит «чисто врожденных», неизменяемых форм: даже обладая неким навыком от рождения, животное может его видоизменять и совершенствовать.) Это стало поводом для резкой критики основных положений этологической теории.

Что ж, научные теории - это всегда некоторое упрощение и идеализация реальной картины. Эта процедура позволяет выявить суть, основу явления, а затем, опираясь на нее, понять причины исключений и отклонений. Баталии 1950–1960-х, в которых Лоренц оказался главной мишенью для критики, сделали этологическую теорию более глубокой и изощренной. И в эти же годы обрисовался безнадежный теоретический тупик, в котором оказалась главная конкурирующая концепция - бихевиоризм.

Своеобразным финальным свистком в этом матче стало присуждение в 1973 году Лоренцу, Тинбергену и Карлу фон Фришу (немецкому ученому, открывшему и расшифровавшему пчелиный язык танцев) Нобелевской премии по физиологии и медицине. Членов Нобелевской ассамблеи Каролинского института не смутили ни нацистское прошлое одного из лауреатов, ни то, что работы всех троих имели весьма косвенное отношение к физиологии и уж вовсе никакого - к медицине. Они рассудили, что было бы куда неприличнее оставить без награды творцов одной из важнейших естественно-научных концепций ХХ века.

Лоренц потом говорил, что когда он узнал о присуждении ему премии, то подумал: вот это пилюля для бихевиористов! И тут же вспомнил отца: будь он жив, то-то бы подивился - его непутевый мальчишка, так до старости и не бросивший свои забавы с птичками-рыбками, теперь еще и Нобелевку за них получил...

В том же году 70-летний Лоренц уходит с должности директора созданного с фон Хольстом института и возвращается в Австрию. Теперь уже Австрийская академия наук считает честью создать в Альтенберге специальный институт этологии. Но, конечно, Лоренц скорее осеняет его, чем руководит им. Он пишет книги, беседует об эволюционном подходе к теории познания со знаменитым философом Карлом Поппером, приятелем своего детства, с которым они не виделись много десятилетий. И он по-прежнему наблюдает животных, особенно своих любимых гусей.

Кем был этот человек? Беспринципным конформистом, успешно вписывающимся в самые чудовищные политические системы, или настоящим ученым, использовавшим любые повороты судьбы для расширения своих знаний? Мизантропом, видевшим в жизни человеческого духа животные инстинкты, или гуманистом, предупреждавшим человека о сидящем внутри него звере? Об этом спорят и, вероятно, еще долго будут спорить. Но можно точно сказать: благодаря ему мы стали лучше понимать и своих соседей по планете, и самих себя.

С чего начинается память, мало кто знает. Память военнопленного вбирает всё до мелочей, потому что по ту сторону жизни начинается нечто, чему и определения-то не подобрать. Отматывая прожитое, Конрад Лоренц, прозванный «Эйнштейном души животных», в который раз уже пытался восстановить канву событий, сломавших мирный ход его жизни.

Слякотным октябрем 1941 года он, начинающий физиолог, был призван в вермахт. Полагаясь на хорошее знание им анатомии, определили его в тыловой госпиталь в польский город Познань. О том безоблачном времени он не раз будет вспоминать, лежа на нарах в лагерях для военнопленных под Кировом, где ему доверили отделение на 600 коек. Большинство его подопечных страдало «полевым невритом», вызванным стрессом, холодом и нехваткой витаминов. Когда большую их часть он поставил на ноги, посадив на витамин С и обеспечив им тепло и покой, советские врачи оценили его старания, порекомендовав перевести его в Армению, в лагерь № 115, где, по воспоминаниям Лоренца, было тепло и сытно. К тому же именно там он получил свободу передвижения. Впрочем, куда было бежать?! Но прежде, чем попасть туда, в край с пронзительной синевы небом над головой, прошел он через череду испытаний. Уже и не вспомнит ничего тошнотворней отправки на Восточный фронт, где и воздух, казалось, был спертым от страхов.

На дворе был апрель 1944 -го.

Пережив потерю 6-й армии фельдмаршала Паулюса под Сталинградом и сокрушительное поражение у деревни Прохоровка на Курской дуге, немецкие армии неумолимо откатывались на запад.

Переброшенный в полевой госпиталь под Витебском, Конрад наблюдал агонию германского духа: солдаты стонали не столько от полученных ран, сколько от мысли о неизбежности краха закачанных в них надежд на скорую победу.

Радуя глаз, весна плескала на ветру зелень распускавшейся листвы. К июню Витебск оказался в кольце советских войск, и, подобно многим, в плену оказался и он. Оружия при нем не было, только во внутреннем кармане обнаружили томик с «Фаустом» Гете. После допроса, учиненного офицером военной контрразведки СМЕРШ, его, за острой нехваткой медперсонала, имеющего опыт работы в госпиталях, направили в лагерь для немецких военнопленных.

Если в начале войны тысячами попадали в плен советские солдаты, то на ее переломе то же все чаще случалось с солдатами вермахта.

Сперва был госпиталь для военнопленных в Смоленске. Потом, с августа по сентябрь 1944-го, он приводил в чувство своих соотечественников в спецлагере № 3160 под городом Киров, в Халтурине. Пробыв там год, сменил еще пару лагерей поблизости – в Оричах. Потом он будет благословлять день, когда его перекинули в Армению, в местечко Канакер. Более двух тысяч обезличенных солдат заняты были там на строительстве алюминиевого завода близ железнодорожной станции.

Пробыл Лоренц лагерным врачом до памятного 19 сентября 1947 года, когда его этапами отправили домой, в родной Альтенбург под Веной. Со слов благоволившего к нему лагерного ортопеда, доктора Осипа Григорьяна, знакомого с трудами его отца, почитаемого в Европе ученого, Конрад знал, что скорым своим освобождением обязан он ходатайству начальника Военно-медицинской академии в Ленин-

граде, вице-президента Академии наук СССР Леона Орбели, к которому он обратился с письмом о помощи, составить которое помогли ему Григорьян и капитан Карапетян, штатный переводчик лагеря.

Из Армении увозил с собой Конрад двух выращенных им в Ереване птиц – жаворонка и скворца, жестяную ложку, деревянную утку, вырезанную своими руками, и самодельную же трубку из кукурузного початка. Был при нем и потрепанный томик Гете. Запомнился Конраду Лоренцу и забавный случай: в Канакере прирученный им скворец примкнул к стае прилетевших собратьев. Характерным посвистом он вернул его обратно.

Трогательная история жизни человека, хлебнувшего военного лиха, испытавшего на себе унижения плена, но не утратившего жажды к творчеству, подвигла меня вторгнуться в его биографию.

Конрад Захариас Лоренц, младший из сыновей Эммы и Адольфа Лоренцов, родился 7 ноября 1903 года в Вене. Деда Конрада, лучшего из мастеров по конским сбруям, знала вся Австрия. Отец, помнивший и голодные времена, решил пойти другим путем: вырос в преуспевающего хирурга-ортопеда, снискав себе известность не менее широкую. Уже разбогатев, он построил в Альтенбурге под Веной поместье. Окруженное болотами и полями, оно занимало Конрада прелестями дикой природы. Увлечение свое позже он сам обозначит как «чрезмерную любовь к природе».

Плавая в пруду с домашними утками, которых сам выращивал, юный Конрад дивился их грации. Редкая наблюдательность позволила ему установить социальные, то есть обусловленные средой связи в опознании друг друга. Так, позаимствовав однодневного утенка у соседа, к несказанной радости своей Конрад обнаружил, что тот следует за ним повсюду, как за уткой. С той поры водоплавающие птицы становятся его страстью. Вскоре у юного натуралиста образовалась замечательная коллекция животных, в том числе и диких, которые обитали на территории их усадьбы. Изучение механизма инстинкта становится смыслом его научных интересов. Он задается вопросом: как и почему поведение животных, не обладающих человеческим разумом, характеризуется сложными и адекватными обстоятельствам моделями?

Получив начальное образование в частной школе, Конрад поступает «шоттенгимназиум», учебное заведение с высоким уровнем образования, которым заведует родная тетя. В его стенах Конрад усваивает зоологические методы, принципы эволюции. Теперь его ум занимают зоология и палеонтология. Однако, вняв советам отца, он вплотную занимается медициной. В 1922 году он уже студент Колумбийского университета Нью-Йорка. По возвращении в Австрию, поступает на медицинский факультет Венского университета, трезво рассудив, что занятия медициной не помешают ему уделять время и этологии – науке о поведении животных в естественных условиях.

Аналитический взгляд на суть явлений даст Лоренцу возможность сделать важный вывод: сравнительный метод может быть в равной степени применим что к моделям поведения, что к анатомическим структурам. Начинается работа над диссертацией для получения медицинской степени.

Изучение инстинктивного поведения животных становится смыслом жизни Конрада. Получив в 1928-м докторскую степень, Лоренц работает ассистентом кафедры анатомии Венского университета. Теперь, даже читая лекции по сравнительному поведению животных, он, не прерывая занятий по зоологии, с головой уходит в этологию. К моменту его прихода в научное сообщество в науке об инстинктах противоборствовали две основные теории – витализм и бихевиоризм. Сторонники первой приписывали инстинкты «мудрости природы». Последователи второй изучали поведение животных в лабораторных условиях, проверяя их способности к решению экспериментальных задач, к примеру, поискам выхода из лабиринта. Увлекшись бихевиоризмом, Лоренц со временем заметил, что инстинктивное поведение животных является внутренне мотивированным. Понял, что для активизации инстинкта должен быть достигнут известный порог стимуляции. Подметил, что у животного, долго находящегося в изоляции, порог этот снижается. В серии статей, опубликованных им в 1927–1928 годах, он дает тому объяснение. Базируясь на своих выводах, высказывает оригинальную точку зрения: инстинкты вызываются не рефлексами, а внутренними побуждениями.

Почти в то же время на симпозиуме в Лейдене он встретится с Николасом Тинбергеном. Их взгляды в мельчайших деталях совпадут, породив гипотезу: инстинктивное поведение животных начинается с внутренних мотивов, принуждающих животное искать стимулы, обусловленные средой обитания. Солидарными окажутся они и в вопросе изменчивости поведения животного при запуске «ключевых» стимуляторов, так называемых сигнальных раздражителей. Вывод был однозначным: каждое животное имеет свою отличительную систему фиксированного двигательного паттерна (ФДП) и связанных с ней сигнальных раздражителей, характерных для каждого вида. Выходило, что в ответ на требования естественного отбора эволюционируют и они.

В одной из последних работ, перед пленением, Лоренц дает классическое описание «церемонии триумфа» при формировании пар у гусей. Самец, после имитации атаки на несуществующего соперника, возвращается к самке, проделывая помпезно эту самую «церемонию триумфа». Лоренцу же наряду с описанием агрессии у хищников принадлежат наблюдения в части ритуального поведения и специальных механизмов. Ученый пытается найти общие корни поведения человека и животных в части сексуальности и агрессивности. Насильственное поглощение Австрии Германией в 1938 году Лоренца огорчило, но в напористых наци он надеялся увидеть преобразователей мира. Его подкупало, что они рьяно и всерьез взялись за генетику.

Основываясь на письмах и интервью Лоренца, Р. Еванс написал книгу, приведя в ней его откровения той поры: «Конечно, я надеялся, что что-то хорошее может прийти от наци. Люди лучше, чем я, более интеллигентные, верили этому, и среди них мой отец. Я никогда не верил, что они подразумевали убийство, когда говорили «селекция». Я никогда не верил в нацистскую идеологию, но подобно глупцу, я думал, что я мог бы усовершенствовать их, привести к чему-то лучшему. Это была наивная ошибка».

Прозрение придет годы спустя. А к 1937 году Лоренц, известный специалист по психологии животных, активно принимается за одомашнивание диких гусей. Его удручала мысль, что с утратой навыков и возрастанием пищевых и сексуальных стимулов процесс этот может быть наблюдаем и у людей. Тревоги его росли по мере приближения начала носившейся в воздухе войны. Лоренц убивался, что «поддавшись дурному совету, написал и опубликовал статью об опасностях одомашнивания, позволив себе терминологию худших образцов фашистской идеологии: «чтобы получить наших лучших индивидов, надо установить типовую модель наших людей». Как член национал-социалистической партии (в одном из опросных листов он укажет, что был лишь кандидатом в члены партии) он мог себе позволить и такое. Теперь он многое дал бы, чтобы о ней не помнили.

Не проработав и двух лет на кафедре Кенигсбергского университета, Лоренц призывается в армию в качестве военврача, хотя медицинской практики не имел никакой. В 1942-м в составе 2-й санитарной роты 206-й пехотной дивизии он попадает на Восточный фронт. Плен, а день этот, 28 июня 1944-го, не только врежется ему в память на всю жизнь, но, как это ни странно, именно жизнь ему и спасет, позволив в будущем заниматься любимой наукой – этологией, в которой равных ему мало кого можно назвать.

Как-то раз солнечным утром Конрада позвал на прогулку капитан Карапетян. Привел к дому старой постройки и сказал:

– Здесь жил классик армянской литературы Хачатур Абовян, создатель современного армянского языка. Учился он в Дерпте, в совершенстве владел немецким, даже женат был на немке из прибалтийских. Сто лет назад ушел из дому и так и не вернулся…

Возвращение Лоренца к родным в 1947-м было подобно воскрешению из мертвых: его давно считали погибшим. Почему-то первым делом вспомнился ему тот солнечный день в Канакере возле дома Абовяна. Он-то вернулся. Но никто по счастливом возвращении никакой должности ему не предложил. Не будь финансовой поддержки уцелевших друзей, он не мог бы продолжать свои исследования в родном Альтенбурге. В 1950 году Эрих фон Холст основывает институт физиологии поведения имени Макса Планка, где Лоренц в течение двадцати лет занимается любимой этологией, сосредоточившись на водоплавающих птицах: видимо, неизгладимыми оказались детские впечатления. Появляется книга «Так называемое зло: о природе агрессии». Полагая агрессию всего лишь проявлением «злости», Лоренц ссылается на выбор брачных партнеров, на установление социальной иерархии, сохранение территории. В ответ на шквал критики в свой адрес Лоренц утверждает, что человеческая агрессивность становится еще опаснее оттого, что «изобретение искусственного оружия нарушает равновесие между разрушительными потенциалами и социальными запретами».

Нобелевскую премию по физиологии и медицине за 1973 год поделили между собой Конрад Лоренц, Карл фон Фриш и Николас Тинберген. С последним, как мы знаем, Лоренц был во многом солидарен.

Но то случилось годы спустя.

А по окончании войны военнопленные немцы замаливали, как могли, вину перед советским народом, частично восполняя ущерб, нанесенный стране за годы войны: в Ереване через реку Раздан перебросили они мост Победы, на Севане не без их участия рождался каскад гидроэлектростанций. Там, в период работы на Севангидрострое, подтвердилось предположение ученого о роли обучения. При этом Лоренц ссылается на поведение горных козлов, обитавших в районе каменоломен и не боявшихся взрывов.

Капитан Карапетян, штатный переводчик, проникся к этому интеллигентному человеку с голубыми глазами особенной симпатией. Желая узнать побольше о приятном во всех отношениях человеке, как-то вечером, разложив перед собой личное дело военнопленного Лоренца, стал вникать в него: австриец, родной язык немецкий. Служащий, неимущий. За плечами пять лет народной школы, пять лет медицинского университета, два года изучения зоологии. В армию призван с должности профессора психофизиологии Кенигсбергского университета. Военного образования нет. Наград нет. В одном из опросных листов указал – верующий, позже утверждал – вероисповедания не имеет. Должность в армии – младший врач. В чине младшего лейтенанта. На вопрос – сдался или был взят в плен, ответил – был взят в плен. Принадлежность к национал-социалистической партии не отрицает. До плена побывал в Америке, во Франции, в Бельгии, Голландии, Англии. После сделана приписка – в Швейцарии, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Греции. Подпись на опросных листах четкая, разборчивая, начинается с «Dr.». Обратил внимание – к армянскому листу приложена добротная фотография. К опросному листу приведен словесный портрет Конрада Лоренца. Рост – 183 см, сложение нормальное, волосы темно-русые, лицо овальное, нос длинный, глаза серо-голубые (в кировском варианте – голубые), на руке ниже локтя шрам.

Главное, что уяснил для себя Карапетян, так это то, что Лоренц, в основном, работал в лазаретах. На это же обстоятельство, видимо, обратил внимание и офицер СМЕРШа, определявший – кого куда.

Привожу выписку из характеристики на военнопленного Лоренца Конрада Адольфа, выданной 19 сентября 1947 года в лагере в Армении: «Военнопленный Лоренц характеризуется положительно, к труду относится добросовестно, политически развит, принимает активное участие в антифашистской работе и пользуется авторитетом среди военнопленных. Прочитанные им лекции и доклады заслушиваются военнопленными с охотой. Военнопленный Лоренц побывал в разных государствах, как то: США, Англии, Франции, Бельгии, Голландии, Италии, Греции, Чехословакии и др. Владеет большим кругозором в теоретических вопросах, а также в политике ориентируется правильно, является агитатором лагерного отделения, проводит агитационно-массовую работу среди военнопленных немецкой и австрийской национальностей, владеет французским и английским языками. Компрометирующими материалами на Лоренца К.А. не располагаем».

Отметившемуся примерным поведением немцу, в скором времени освоившему и русский, активному агитатору, убедительному лектору, к тому же поднаторевшему в годы войны медику, выполнявшему в лагере и роль группового психолога, пользующемуся большим авторитетом среди пленных, решили дать поблажку и позволить заниматься наукой. В свободное время Конрад еще и смешил своих товарищей как клоун и мим. Жалел, что нет под рукой мотоцикла. Он даже на тяжелом «Цюндапе» в войсках умудрялся вытворять невообразимое.

Из доверительных бесед с Конрадом Карапетян узнал, при каких обстоятельствах Лоренц очутился в плену. Все началось с удара Красной Армии по силам группы армий «Центр». Они, несколько солдат и младших офицеров, трое суток пытались вырваться из Витебска, оказавшегося в котле. Отчаявшиеся решили остаться. Тогда он пошел один. Чтобы пересечь шоссе, умудрился даже пристроиться к колонне русских солдат. Улизнуть повезло еще разок. Потом, обессилевший и голодный, заснул в чистом поле, где и был обнаружен.

– У нас ЧП! Из третьего отряда шестнадцать человек повезли на «Студебеккере» к какой-то церкви в центре города и велели разобрать ее. Офицер, повелевший срыть храм, был крайне удивлен дружным нежеланием делать это. Подняв голос, он вскрикнул:

– Но в войну вы же спокойно рушили храмы. В чем дело?

Ответ одного из пленных ошарашил его:

– В войну мы все делали по приказу. На кортике нашего командира было выгравировано «Гот мит унс» – «С нами Бог». И уж если Господь отвернулся от Гитлера, помиловал нас и мы уцелели, к чему нам рушить храм Божий?! Тогда мы были солдатами. Теперь-то мы вольны поступать по совести. Можете в карцер сажать, паек урезать, но этого делать мы не будем, увольте.

В тот день досталось всем – и командиру отряда, и офицеру-надзирателю. Однако наказывать их никто не стал. За непослушание лишь увеличили норму выработки.

Работы на мосту Победы подходили к концу. Оставалось укрепить склон холма, на котором должен был встать монумент Сталину, самый большой в мире: бронзовую фигуру вождя в 16 метров должен был вознести пьедестал высотой в 30. Ставили его, видимо, на века, потому что каждый туфовый блок его постамента успел пролежать в растительном масле не меньше года. Подгонку бутовых камней из базальта у подножия холма поручили именно им, строптивым. Узнал об этом Лоренц, вернувшись со своей стройки: в тот день они заливали бетон под фундамент будущего хранилища древних рукописей. Руководил работами главный архитектор Еревана Марк Григорян, создатель ансамбля правительственных зданий на центральной площади армянской столицы. Бесспорно, талантливый архитектор заметно прихрамывал, почему и творение его с чьей-то недоброй подачи получило в народе прозвище – площадь хромого Марка.

Первое, что заметили пленные, ступив на армянскую землю, так это доброжелательное отношение к ним местного населения. Со слов капитана Карапетяна, все они знали, что армяне потеряли в войну треть мужского населения. Однако откровенной враждебности к ним никто не проявлял. В обмен на портсигары и крестики, сработанные из алюминиевых ложек, детишки приносили им хлеб, белый сыр и виноград. Запрещалось брать только одежду и обувь. Улыбаться не запрещалось. Да и паек радовал – с голоду никто не должен был умереть: эту организованную рабочую силу власть решила использовать, как говорится, по полной. Потому и доверили им ответственные объекты. Как-то глянуть на их работу приехал даже самый главный – руководитель республики. Походил, приглядываясь ко всему, потом, видимо, сказал архитектору, что надо начать озеленение вокруг возводимого здания, потому что весь следующий день они сажали деревья на склоне. В тот день к ужину каждому дали по стакану красного вина.

Вспоминая работу на Севангидрострое, Конрад благодарил Господа, что ему выпало счастье попасть не в Сибирь, а сюда, в относительно спокойный край, да к тому же теплый и радушный… Здесь же, наблюдая полудиких коз, нашел он подтверждение своей теории: при отдаленнейших раскатах грома козы Армянского нагорья отыскивали в скалах подходящие пещеры, целесообразно готовясь к возможному дождю. То же они делали, когда поблизости раздавался грохот взрывов. Он отчетливо помнит, что при этом наблюдении внезапно осознал: в естественных условиях образование условных реакций лишь тогда способствует сохранению вида, когда условный стимул находится в причинной связи с безусловным. То был важнейший шаг в понимании открытых И.П. Павловым условных рефлексов. Кто знает, не это ли наблюдение стало краеугольным камнем «открытия, касающегося структуры и освобождения индивидуальных и социальных примеров поведения»?!

Книгу свою Лоренц начал писать гвоздем на бумаге от мешков из-под цемента, аккуратно разглаживая ее, пользуясь марганцовкой вместо чернил. К его занятиям с пониманием относились все, включая лагерное начальство. Позже, в Красногорске, где ему позволят отпечатать в двух экземплярах итог научных наблюдений, офицер госбезопасности даже выдаст ему «охранную грамоту», чтобы рукопись не отбирали на этапах.

Оба экземпляра рукописи обзорно-философского исследования «Введение в сравнительное изучение поведения», которое легло в основу его фундаментального труда «Оборотная сторона зеркала» и дало толчок к созданию «Основ этологии», останутся в Советском Союзе. Ныне они хранятся в Российском государственном центральном архиве СССР. Рукописный экземпляр Лоренцу позволят взять с собой, хотя к тому времени он успеет внести в него массу изменений и добавлений.

Мобилизованный в госпиталь, знал он войну больше по тому, в каком состоянии попадали к ним раненые. С каждым днем число увечных росло, а средств, чтобы перекинуть их в тыл, явно не хватало. Прорыв русских, казалось, не оставил никому шансов на спасение. Провидение привело его в Армению. Никто не мешал ему вести наблюдения за дикими животными и птицами, вести дневник и конспектировать при свете дня мысли, посещавшие его по ночам.

Время шло, здание Матенадарана поднималось, а с ним набирала полную грудь и надежда – вернуться домой, к родным и любимой работе. Вызов к начальству мог означать либо отказ, либо… Временами даже думать о таком не хотелось. Но день отправки домой, как оказалось, близился. Сложилась в уме и большая книга о пребывании в лагерях.

В некрологе по случаю кончины Конрада Лоренца его коллега П. Бейтсон, напирая на ужасы советского плена, указывал на то, что выжил Конрад в плену, питаясь, в основном, мухами и пауками. На самом деле при вполне достаточном питании в рационе действительно было мало белков. Их нехватку биолог Лоренц восполнял поеданием виноградных улиток и скорпионов, отрывая последним хвост.

Сегодня трудно себе представить, что до переброски в Армению жил Лоренц в бараке с печным отоплением и нарами в два-три яруса. Но жил-то он в трудовых лагерях, а не в лагерях уничтожения. На сохранившемся плане одного из трудовых лагерей видно, что на 10–20 бараков приходилась одна уборная на 20 «очков». Представить себе психофизическое состояние австрийского профессора можно, но ведь примерно так жила в то время вся страна. В лагерных отчетах о потере трудоспособности пленными указываются и причины этого явления. На первом месте значится скудное питание. В худшие времена пленные получали по 2015 килокалорий в день, что не восстанавливало силы. Решение об увеличении нормы было принято лишь в 1945-м, когда в дневной рацион ввели 600 г ржаного хлеба, 90 г крупы, 30 г мяса, 100 г рыбы, 15 г растительного масла, 17 г сахара, 600 г картофеля и т.п. В оздоровительных лагерях норму мяса увеличивали до 150 г, сахара – до 30 г, молока давали 300 г. По крайней мере так все выглядело на бумаге, а как на самом деле все обстояло, неизвестно.

Была и норма вещевого довольствия: две пары белья, шинель, гимнастерка и шаровары, сапоги, ботинки или лапти для солдат, для офицеров – ремень, миска, чайник (один на 10 человек), для солдат – бачок на 10 человек.

Отмеченный многочисленными наградами и знаками отличия, обласканный судьбой Конрад Лоренц оставил по себе память и как публицист: занимательные книги известного натуралиста о культуре общения человека с животными и их между собой – «Кольцо царя Соломона», «Человек находит друга», «Год серого гуся», – выдержав несколько изданий, стали популярными и в СССР, где интерес к этологии стал после войны расти год от года.

В своей книге «Восемь грехов человечества» Лоренц назвал их: перенаселение, опустошение жизненного пространства, бег наперегонки с самим собой, тепловую смерть чувства, генетическое вырождение, разрыв с традицией, нетерпимость к дискомфорту и ядерное оружие. А еще автор указывает на то, что средства массовой информации вырабатывают у людей привычку к некритическому мышлению, которое прежде компенсировалось наличием традиционных убеждений,

В «Оборотной стороне зеркала» Конрад Лоренц представил эволюцию как образование новых регулирующих контуров. Линейная последовательность процессов, влияющих друг на друга в определенном порядке, замыкается, по его глубокому убеждению, в контур, и уже этот последний начинает действовать, как первый, вызывая новую обратную связь, которая и вызывает скачок в эволюции, создающий качественно новые свойства живой системы. Лоренц обозначил это явление термином «фульгурация», что в переводе с латыни означает «удар молнии». Творческий подход Лоренца положил начало новой науке – теоретической биологии.

Получив весть о присвоении ему Нобелевской премии, Лоренц решил, что первым делом это камень в огород его американских оппонентов – коллег-психологов. Сожалел, что отца нет в живых. Наверняка он сказал бы: «Невероятно! Этот мальчишка получает Нобелевскую премию за дурачества с птицами и рыбами!»

Пришло на ум, что в опубликованной им еще в 1941-м книге «Кантовская концепция a priori в свете современной биологии» он утверждал, что априорные формы мышления и интуиции следует понимать как адаптацию, поскольку априори базируется на аппарате центральной нервной системы, который приобрел видосохраняющую целесообразную форму благодаря воздействию реальности в ходе генеалогической эволюции, длившейся множество эпох. Далее он рассматривал жизнь как процесс познания, сочетая широкий обзор поведения животных и человека с общей картиной современной биологии, выходя на проблемы формирования и развития культуры как живой системы.

Как-то на одном из международных симпозиумов видный советский ученый, едва ли знакомый с биографией Конрада Лоренца, подойдя к нему, предложил приехать в СССР с докладами и рассказами о животных, заверив, что приезд его вызовет сенсацию. Мягко улыбнувшись коллеге, Лоренц вежливо уклонился от приглашения: «У вас я уже был…»

Семейный обед согревал душу. Маргарет Гебхарт, подруга детства, на которой он женился еще в 1927 году, подарившая ему двух дочерей и сына, протянула мужу еще одну телеграмму. Сказала, что чуть не забыла о ней.

Успев перебрать с утра ворох поздравлений, Лоренц машинально уткнулся в текст. Дернулся, словно в горле перехватило. Шесть слов обожгли память: «ПОЗДРАВЛЯЕМ КОНРАД ТЧК ГОРДИМСЯ ТОБОЙ ТЧК КАПИТАН КАРАПЕТЯН».

Сердечной болью заложило уши. Скупая слеза благодарности плюхнулась в тарелку с супом.

Ашот Сагратян

Компактный и увлекательный научпоп от австрийского зоопсихолога Конрада Лоренца, который открыл явление импринтинга у серых гусей. Но книга не о гусях, а о более близких нам домашних питомцах - кошках и собаках.
Любовь и интерес автора ко всему живому - заразителен. Очень живо ведётся беседа с читателем и даже несмотря на то, что книга прошлого века и некоторые данные устарели, это не отменяет её прелести.

Начинает автор с того, каким образом были одомашнены кошки и собки. В этом разделе настолько много всяческих "возможно", "вероятно" и "почему бы нам не вообразить", что со всей серьёзностью информация не воспринимается, к тому же авторская теория о "шакальих" и "волчьих" собаках, насколько я поняла, была опровергнута.
Здесь много всего о породах, о поведенческих аспектах, о разнице между кошками и собаками, но самое приятное - это доступный язык и множество замечательных примеров из жизни учёного.

Я прониклась симпатией чуть ли не ко всем упомянутым питомцам: к инфантильной таксе Кроки, которого томила бурная любовь ко всему роду человеческому, к диковатому чау-чау Волку, к умнейшей овчарке Стаси, взбунтовавшейся из-за отъезда хозяина, к лемуру с неудовлетворённым материнским инстинктом. Занимателен не только каждый питомец в отдельности, но и то, как животные контактируют между собой, со взрослыми людьми и детьми, с особями других видов, удивительное богатство реакций и различных видов поведения.
Кое-что есть и о дрессировке собак, о некоторых эффективных и несложных приёмах, о том, как правильно наказывать животных, если уж возникла такая необходимость. А наказывать их надо, как и детей: любя, чтобы наказывающий сам страдал от этого ничуть не меньше виновного.

Интересна глава под названием "Призыв к тем, кто разводит животных", в которой Лоренц поясняет, почему предпочитает собак более диких, близких к дикой природе, и как хорошая родословная может навредить братьям нашим меньшим.
Удивительно, насколько Конрад Лоренц тонко изучил мимику и мельчайшие жесты животных, их восприятие и настроения, темпераменты.
Он упомянул и о том, что его чувство ко всем животным одинаково и у него нет предпочтения к какому-то одному виду, но всё же в книге большая часть посвящена именно собакам и тому, насколько же это драгоценный дар - их преданность.
Трогательно признание: "Факт остаётся фактом: моя собака любит меня больше, чем я её, и это всегда порождает во мне смутный стыд".

При всей своей преданности и любви к питомцам, автор не любит сентиментальное очеловечивание животных, а также печалится, что некоторые несчастные люди по горьким причинам утрачивают веру в себе подобных и ищут эмоциональной помощи у животных, считая их лучше людей.
Утвердительно киваю авторскому: "Прекрасна и поучительна только та любовь к животным, которая порождается любовью ко всякой жизни и в основе которой должна лежать любовь к людям".

(Книга, в сюжете которой есть животное)