Епископ вениамин саратовский и балашовский. Епископ вениамин милов. О пастырском служении

А ведь на Саратовской кафедре Епископ Вениамин прослужил всего полгода. Со дня его кончины прошло более полувека, и уже, наверное, совсем немного осталось людей, которые видели его лично. Почему же со временем не только не умаляется, но и возрастает эта любовь?

"Дневник инока"

Можно без преувеличения говорить о том, что пастырское служение Епископа Вениамина - все, от рукоположения до кончины - пришлось на один из самых страшных периодов в истории России и Русской Православной Церкви. Внешнюю канву его жизни можно проследить по немногочисленным сохранившимся документам; опубликованы воспоминания людей, которые были рядом с Владыкой в годы его служения в Троице-Сергиевой Лавре. Но есть и еще один важнейший неподдельный документ, повествующей о том, что обычно скрыто, - о внутренней жизни сердца, о пути, возрастании души. Это записи архимандрита Вениамина, опубликованные издательством Лавры в 1999 году под названием "Дневник инока". Записи датированы периодом со 2 января 1928 по 1 февраля 1933 г. и, строго говоря, не являются дневниковыми: отец Вениамин вспоминает в них, как правило, уже прошедшее, те события, которые повлияли на него с духовной точки зрения.

"Дневник инока" - совсем небольшой по объему, но поразительно глубокий и обжигающе искренний документ, более напоминающий исповедь, чем дневник: "Необходимостью дать отчет в земной жизни Богу связана душа моя. Поэтому мысли часто обращаются к протекшим дням, начиная с первых проблесков сознания, и выискивают ошибки поведения, по моим представлениям, огорчавшие Бога". (С. 25)

Признание собственной немощи и греховности и всецелое упование на милосердие Божие, на благой Промысл о каждом из нас - вот те основы, на которых, согласно тысячелетней святоотеческой традиции, должна строиться духовная жизнь христианина. Несмотря на кажущуюся простоту этих основ, в реальной жизни они оказываются труднодостижимыми вершинами. Вот почему и "Дневник инока" иногда читать нелегко: автор совершенно беспощаден к себе, его умение видеть и признавать свою немощь создает то напряжение духовной жизни, которое так трудно воспринять современному (даже верующему) человеку. Дело еще и в том, что то в!идение, понимание человеческой природы, происходящих событий, которое дано было Владыке Вениамину, судя по его дневнику, пришло к нему после того, что сам он называл "сердечным переворотом". А сам переворот этот был по сути своей обретением живого и острого покаянного чувства и, по большому счету, подлинным обретением веры.

Перелистаем страницы "Дневника инока" для того, чтобы хотя бы немного понять (а может быть, попытаться воспринять) душевное устроение этого удивительного архипастыря, полностью предавшего себя в руки Божии.

"Какое грустное время..."

Виктор Дмитриевич Милов - будущий Владыка Вениамин - родился в городе Оренбурге 8 июля 1887 года. Несмотря на то, что он появился на свет в семье священника, много раз в своем дневнике он подчеркивает, что не получил в семье церковного воспитания. Не было и привязанности к отцу: "Отец нами мало занимался. При глубокой религиозности он был вспыльчив, раздражителен и грубоват... Напротив, мать всегда была с нами" (С. 29).

Россия конца XIX - начала XX переживала отход от веры и Православия. Ни в начальной школе, ни в Яранском духовном училище, ни в Вятской духовной семинарии юноше почти не встретилось ни преподавателей, ни товарищей с живой верой. "Какое грустное время! - отмечает отец Вениамин. - В древности блаженные язычники знали больше, чем знал я или вообще христианские юноши моего поколения" (С. 66).

О себе в юности он вспоминает без снисхождения: "Ко времени окончания семинарии я все же представлял собой духовно болезненную натуру, полную недостатков. Пусть смягчалось зло моего сердца воздействиями Церкви, плачем умиления во время литургии, но страсти, несмотря на светоносную помощь Божию, держались цепко в моем сердце, доставляя мне немало страданий. Сколько я претерпел внутренних плотских борений, ведает один Бог. Погоня за высокими баллами и ответами на уроках, боязнь потерять первенство среди товарищей сделали меня пустым честолюбцем, мечтавшим о духовной или светской карьере, об учении в Духовной академии на казенный счет. С товарищами я обходился желчно, сухо, сторонился их, любви к ним не испытывал и с их стороны не чувствовал симпатии к себе. Между тем в глубинах моей души жила сильная жажда общения, неясная чувствительность с примесью, пожалуй, слащавого сентиментализма. При малейшем проявлении к себе невнимания со стороны окружающих я сгорал от обидчивости, упрямства и своеволия. Недаром мама часто говаривала мне: - Из тебя выйдет строптивый монах?". (С. 56-57)

Обещание Богу стать монахом Виктор Милов дал после своего чудесного спасения, когда он с товарищем, катаясь на ялике, чуть не утонул в половодье на реке Вятке. Очень важны были для него и посещения монастырей - Яранского Вятской епархии и Белогорского недалеко от Перми. Рассказывая о "милых, светлых иноках" отец Вениамин подчеркивает, что они не были людьми какого-то особого духовного устроения, руководимыми старцами исключительных дарований - просто монашеская жизнь того времени строилась в русле традиций, сложившихся веками.

Дело Божие делалось незаметно: молодой человек, по его собственным словам, "прилеплялся к Богу", возрастала любовь к Церкви, которая определила его жизнь: "Нет ничего прекраснее, чище, полезнее, сладостнее Святой Церкви. Целовать хочется стены и пороги каждого храма, радоваться при виде церковных куполов, высящихся к небесам и освящающих все окрест". (С. 46)

Наконец, в Казанской Духовной Академии, куда Виктор Милов поступил в 1916 году, ему удалось встретить преподавателей, в которых глубокая ученость сочеталась с личным монашеским подвигом и миссионерским горением, однако уже через год из-за разразившейся революции он вынужден был покинуть Казань.

"Скорбь и болезнь обретох..."

Монашеский постриг будущий Владыка принял в Московском Даниловом монастыре на Благовещение 1920 года. Общеизвестен факт, что благословение на монашество он получил в Саратове, где некоторое время в счет военной службы работал в красноармейской канцелярии. Затворник саратовского Преображенского монастыря иеромонах Николай отправил Виктора с рекомендательным письмом в Данилов монастырь со словами: "Я бы у себя оставил тебя, раб Божий, да ты очень высок, пожалуй, меня укусишь...". Обычно эти слова прозорливого старца расценивают как указание на будущее архиерейство, однако, по-видимому, он заметил и ту "строптивость", о которой говорила и мать будущего инока.

В Москве отец Вениамин получил возможность продолжить образование в Духовной Академии. В продолжение 1920 года он был рукоположен во иеродиакона, затем во иеромонаха. В 1923, также в день Благовещения, возведен в сан архимандрита и назначен наместником Покровского мужского монастыря.

Жизнь в Москве складывалась очень непросто. "При пострижении монахи обычно предостерегаются от смущения последующими искушениями и скорбями. В час пострига подобные слова кажутся простым обычаем повторять фразы, издревле положенные в чине отречения от мира. На самом деле они - выражение горькой жизненной правды. Скорби жгучие посетили меня в первый же год пребывания в Покровском монастыре... Слиться душевно с покровскими иноками мне было трудно. Слишком уж разными людьми были мы в смысле интересов и жизненных задач. Много безотрадных минут связано с моими неуравновешенностью, обидчивостью, нетерпением, раздражительностью,- снова в первую очередь самого себя обвиняет архимандрит Вениамин. - Например, у меня заходилось сердце, когда преосвященный Гурий просил добавить в ектению какие-либо слова, а иеродиакон с раздражением рвал бумажку и бросал ее мне чуть ли не в лицо. Нелегко было бороться с распущенностью иноков в ношении иноческой одежды - хождение без ремней, с непокрытой головой, без священнических крестов, - а также с опозданием к началу служб, колкостью и грубыми выпадами". (С. 92-93).

Одной из причин видимого упадка монашеской жизни в обители были церковные нестроения, в первую очередь - обновленческий раскол, который провел резкую черту разделения не только между священнослужителями, но и между группами прихожан. Существование в условиях страшной послереволюционной разрухи, массовых арестов и расстрелов, конечно же, тоже накладывало свой отпечаток на внутренний мир и взаимоотношения людей. Обо всем этом лишь вскользь упомянул отец Вениамин, отчасти потому, что вообще не хотел никого осуждать, отчасти из опасения, что дневник попадет в чужие руки и послужит косвенным доносом.

В течение нескольких лет, при отсутствии транспорта в Москве, он был вынужден совершать длительные многокилометровые передвижения из монастыря до академии. Здесь обострилась тяжелая болезнь ног, которая преследовала его всю жизнь. Однако иеромонах Вениамин (Милов) все же окончил МДА со степенью кандидата богословия, присужденной ему за сочинение "Преподобный Григорий Синаит. Его жизнь и учение", при подготовке которого были переведены с древнегреческого пять книг творений преподобного.

В Покровском монастыре он ежедневно служил и проповедовал, управлял народным хором, лично обучал прихожан церковному пению. Уже здесь между молодым наместником и паствой возникли самые добрые отношения: "С богомольцами у меня была близкая связь и любовь. Она выражалась в соборной молитве, сострадании и сорадовании. Любил я всех очень, но никого не выделял, относился к прихожанам ровно, от души желал спасения, прилепления ко Господу" (С. 119).

Рука об руку идут радость и скорбь монашества: "При голоде, недостатках в одежде и средствах к жизни Господь влагал такую чуткость в души богомольцев, что моя скудость с избытком восполнялась трогательной заботой покровских прихожан. Одиночества я тогда почти не чувствовал. Душа, наоборот, ощущала незримое покровительство Божией Матери, Ее ласку, снисхождение к моим великим немощам" (С. 91-92).

Источником же постоянной тревоги было для отца наместника наблюдение, что монастырь приближается к своему концу: "Сначала отняли колокольню и снесли ее, церкви отгородили забором от жилых зданий. Потом закрыли Покровский собор, снесли часовни на кладбище, закопали могильные памятники в землю при расчистке площади кладбища под парк. Последним ликвидировали Воскресенский обительский храм. Как болезненно встречало сердце всякую такую утрату! Какая тревога и мука сжимали душу при каждой неудачной попытке отстоять закрываемые монастырские здания!" (С. 101)

В течении нескольких лет архимандрит Вениамин не позволял себе даже короткого отдыха. Ежедневное служение Божественной литургии, молебна с акафистом Божией Матери были утешением в глубоком горе, которым охвачена была его душа: "Думалось, человеческому организму износа нет, казалось, благодать Божия способна восполнить естественную скудость человеческих сил. Между тем у Господа другой закон помощи людям. Он требует беречь здоровье, щедроты изливает чудесно только на смиренных и в меру смирения. Я же, невзирая на частые служения, до сих пор преисполнен глубокой сокровенной гордыней. <...> Молитвенные подвиги не только безвредны, но и цельбоносны лишь при смирении, когда Господь отверзает сердце молящегося и облегчает труд молитвы сердечным расширением. У меня же этого не было вследствие моей самонадеянности. И что же произошло? От неприятностей и постоянного напряжения, без нормального отдыха я дошел до такой неврастении, что впал в двухлетнюю бессонницу, сделался необычайно нервным и от переутомления потерял способность читать и писать... Неимоверная тяжесть, подобно раскаленному шлему, стесняла мое темя. Для меня стал невыносим сам процесс мышления". (С. 102)

Такого рода болезнь могла стать настоящей внутренней катастрофой для того, кто решил посвятить всю свою жизнь служению Церкви и богословской науке.

"Сердечный переворот"

В те дни душевное состояние архимандрита Вениамина было крайне скорбным: "Господи! Почти десять лет безвыходно прожил я в монастыре, растратил неразумием свое здоровье и стал теперь никому не нужной развалиной. Тебе непотребен по причине грехов, людям - по бессилию помочь. Оскудела, Боже, память моя, связан поток слова, в крайнюю нищету пришло мое сердце" (С. 105).

Ради некоторого укрепления отец Вениамин старался заниматься физическим трудом: убирал территорию монастыря и кладбища, совершал длительные прогулки по монастырскому погосту. По некоторым упомянутым в записках приметам времени, можно догадываться, что болезнь эта была достаточно продолжительной. О чем он молился тогда? В дневнике об этом говорится, и несколько раз - только "об обращении души к покаянию".

"Однажды зимней порой, когда уже смеркалось, я с глубоким чувством сокрушения сердца проходил по кладбищенской дорожке... Вдруг вижу в стороне от тропинки среди снежной нетронутой белизны что-то засверкало. Останавливаюсь, насколько могу при своей близорукости, напряженно всматриваюсь во мглу, чтобы разглядеть странный блеск... И что же вижу? На одном полузанесенном памятнике огненным светом высветились слова псалма: - Сердце мое смятеся, остави мя сила моя, и свет очию моею и той несть со мною? (Пс. 37, 11). Кто погребен был под этим памятником, глаза мои не могли разобрать, но эта надпись пронзила мое сердце. Я почувствовал близость смерти, необходимость немедленного покаяния.

Смерть я приготовился встретить подробной исповедью. Пригласил к себе на квартиру духовника из Симонова монастыря - игумена Севастиана и постарался раскрыть всю свою духовную жизнь, полную немощей, с самого детства. Хотелось лечь в могилу с мирной совестью. Исповедь, наподобие холодной воды в знойную пору, освежила мою душу, в высшей степени успокоила щепетильную совесть". (С. 103-104).

В Православии настоящее чудо всегда глубоко сокровенно. Это, прежде всего, чудо преображения верующей души, ясно переживаемое самим человеком. Толчком к нему может послужить даже некоторое "внешнее" событие, которое, однако, будет при этом незаметным ни для кого из окружающих. Примечательно, что к вечеру того же дня, уже после принесенного покаяния, отец Вениамин вернулся "подробнее рассмотреть поразительную могилу" - и ничего особенного не увидел: в ней погребен был некто Горшков, буквы на мраморном памятнике полиняли и, казалось бы, никак не могли сверкать... "Оказывается, Господь, присутствующий около сердца каждого человека, наблюдал за моим душевным состоянием, очей Божественных не опуская. Он, имеющий для каждого человека свою модель воспитания, имел план обращения к Себе и моей окаяннейшей, адовой души. Как только я сердечно смирился, почувствовал собственное нищенство, Господь поспешил со Своим богатством благости к моему недостоинству". (С. 105)

После исповеди, следующей составляющей "сердечного переворота" архимандрита Вениамина стало чтение Священного Писания и святоотеческих книг, в том числе, творений святителя Феофана, Затворника Вышенского. Физическая немощь, препятствовавшая чтению, исчезла: "...Сердце восторженно кричало: - Господи! Сегодня я был в раю?... Что ни прочтешь, все новое, еще не слышанное. Хочется кричать от восторга, и пламеннная, снедающая душу жажда богопознания могучим напряжением, не давая роздыха, влекла меня, грешного, все к новым неизведанным глубинам сердечного знания". (С. 105-106)

Уроки проповедничества

Эта внутренняя перемена не осталась незамеченной братией и прихожанами монастыря: в это время проявился проповеднический дар будущего Владыки. О том, какой должна быть проповедь в храме, он много размышлял с самого начала своего священнического служения, всегда готовился к проповеди: "Каких только проповеднических сборников я не пересмотрел! Отсутствие смирения, молитвы к Богу, напряженной собранности души мешало постижения истинного проповедничества. Неоднократно я говорил Преосвященному Гурию: - Владыко! Поступить бы мне в театральную школу и усвоить приемы произношения слов. Может, Может быть, хотя бы внешне улучшится мое учительство? Владыка обычно отвечал: - Будет тебе говорить глупости?". (С. 125)

Отец Вениамин принадлежал, конечно, к так называемому "ученому монашеству". Совершенно неожиданный пример проповедничества ему преподал иеромонах Покровского монастыря Александр (Малинин), впоследствии епископ Нолинский: "Говорил он под нос, чуть слышно, дикцией не занимался. Но людская тяга к нему как к проповеднику была огромная. Железным, плотным кольцом окружал его народ, когда он выходил говорить поучения. Женщины освобождали уши от платков, чтобы расслышать тихо произносимые фразы. Секрет его успеха заключался в необыкновенной детской простоте слова, в темах, взятых буквально из жизни, в искреннем христианском сочувствии горю и нуждам предстоящих". (С. 125)

По словам Владыки, лет двенадцать он не имел возможности нащупать твердую почву в деле служения людям церковным словом, и в жизни "идеального проповедника" так и не встретил, горько заметив: "Никто так скверно не говорил и не говорит, как священники". Первым и любимым его чтением после "сердечного переворота" стали "Толкования Посланий Апостола Павла" святителя Феофана, причем по-настоящему поразило его замечание святителя о том, что "Спаситель, посылая Своих учеников на благовествование, запретил им говорить мудрено, изысканно, а повелел проповедовать просто, чтобы действенность слова проистекала всецело от благодати Божией". (С. 126-127) По мнению Владыки Вениамина, более всего этому требованию отвечали речи святителей-миссионеров Иннокентия, митрополита Московского, Николая, архиепископа Японского, Макария, митрополита Московского, апостола Алтая. Духовное чутье не подвело Владыку: все они, уже в наше время, в конце ХХ века, были прославлены в лике святых, и их труды остаются непревзойденными примерами проповедничества и миссионерства.

Уже после своего изгнания и ареста, ликвидации Покровского монастыря Владыка пишет в "Дневнике инока", что скучал и скучает по этому монастырю: "Он - колыбель моя по монашеству, родина сердца. Я воспринял в нем два величайших урока: урок благоговения перед Божией Матерью и урок проповедничества". (С. 120).

В дальнейшем, где бы ни служил в течение своей жизни Владыка Вениамин, за каждой литургией он неизменно проповедовал. По воскресениям в Троице-Сергиевой Лавре он произносил по две проповеди - во время ранней и поздней обедни. По воспоминаниям прихожан, проповеди эти были яркими, образными, сильными - и многие приходили на них с тетрадками, чтобы записать хотя бы самое главное.

Степени человеческого страдания

Ночью 28 октября 1929 г. архимандрит Вениамин одновременно получил две повестки: одну - о закрытии последнего монастырского храма (монастырь к тому времени официально был закрыт уже около двух лет), и вторую - об аресте. 24 ноября был объявлении приговор: высылка в Соловецкий лагерь сроком на три года.

О кошмаре пути и лагерной жизни автор записок вспоминает сдержанно и скупо. Собственно, пыткой был уже сам способ доставки арестованных к месту ссылки: восемь суток без движения на трехэтажных нарах, головой к конвою, в мучениях от голода и жажды. В пункте, куда была доставлена партия арестованных - эпидемия тифа, холод, скученность, невозможность отдыха хотя бы на короткое время. Тогда, наверное, первый и последний раз в жизни Владыка обратился в молитве к Богу... с требованием: "Господи, если сегодня, в эту же ночь, Ты не выведешь меня отсюда, я умру. Спаси меня, Господи!.. Силы угасли. Я изнемог". (С. 136)

В ту же ночь он был отправлен по этапу в другое место.

Несмотря на крайнюю сдержанность Владыки в его записках, можно проследить такую закономерность. До этого момента два плана описываемых событий - внешний и внутренний - совпадают. Скорбные происшествия (что кажется нам естественным и закономерным) приносят печаль, тяжелое душевное состояние, добрые изменения - подают облегчение, радость. В воспоминаниях о первой ссылке противопоставление этих двух планов исчезает! Нет, скорби из жизни Владыки никуда не ушли, сам он говорит: "Лагерем не кончился мой крест, а начался". (С. 140) Но, кажется, что его духовные силы от этого только укрепляются и возрастают - в искреннем благодарении Богу за попущенные испытания.

Он вернулся к своим записям 6 августа 1932 г.: "Сколько пережито, выстрадано за это время, ведает один Господь. Ему принадлежит план моего воспитания, и Он благоволил ввергнуть меня в горнило всевозможных злоключений, очистить скорбями, обогатить жизненным опытом, ибо неискушенный неискусен. Смотрю я на пережитое и ни в чем не могу пожаловаться на Бога. Все допущенное в отношении меня посильно, крайне нужно и явно преследовало цель исправления слабых сторон моей грешной души...

Жестоких людей, по милости Божией, я не встречал в лагере. И Ангела смерти Господь не послал ко мне за это время для исторжения моей души, еще не готовой к загробной жизни. Он только научил меня - сибарита и любителя спокойной жизни - претерпевать тесноту, неудобства, бессонные ночи, холод, одиночество, общество чуждых мне людей, показал степени человеческого страдания, несколько освободил меня от склонности к сентиментализму, научил ценить Свои милости, долготерпение Свое и благость...

Неуместно сейчас заниматься подробным описанием моей личной лагерной жизни. Наверное, это составило бы обстоятельный труд. Но пока за лучшее считаю предаться молчанию о прошлом и исканию трех жизненных благ: мудрости, благочестия и добродетели. Только три эти спутника последуют со мной по смерти в вечность". (С. 133, 139)

Единонадесятый час

Последняя запись в "Дневнике" датирована 1 февраля 1933 года. Дальнейший жизненный путь Епископа Вениамина выглядит так: до 1937 года - служение в Никитском храме города Владимира; новый арест и десятилетняя ссылка на Север; в июне 1946 года - поступление в число братии только что вновь открывшейся Троице-Сергиевой Лавры и преподавание в Московской Духовной Академии. Это был наиболее плодотворный период для него как ученого-богослова, когда за короткий срок им был создан целый ряд значительных работ по литургическому и пастырскому богословию. В июле 1948 года архимандрит Вениамин защитил диссертацию "Божественная любовь по учению Библии и Православной Церкви", получив степень магистра богословия, и был утвержден в звании профессора кафедры патрологии МДА.

В июне 1949 отца Вениамина попросили зайти по какому-то маловажному делу в отделение милиции Лавры. Назад он уже не вернулся: без суда и следствия был отправлен в Казахстан на положении ссыльного. Снова усталость, болезни, голод, отсутствие постоянного крова над головой стали его уделом на целых пять лет. Достаточно упомянуть, что в начале этой ссылки шестидесятидвухлетний священнослужитель был назначен землемером в тракторную бригаду, где вынужден был в течение всего дня пешком обходить колхозные поля... Однако душа его более, чем болезнями и усталостью, была измучена невозможностью молитвы, участия в Таинствах, интеллектуального труда. Вообще, ссылка в целинный Казахстан для духовенства была особо продолжительной изощренной пыткой, и Владыка Вениамин в то время - в отдаленных казахских поселках - был страшно, неописуемо одинок. Свидетельство об этом периоде его жизни - письма к семье Т.Т. и Т.Б. Пелих.

В октябре 1954 года Патриарху Алексию I удалось вызволить архимандрита Вениамина из ссылки. 4 февраля 1955-го в Богоявленском кафедральном соборе он был рукоположен во епископа Саратовского и Балашовского. Во время хиротонии Владыка сказал, что переживает уже единонадесятый час своей жизни, и она стремительно идет к своему Рубикону. Патриарх ответил: "Что я могу тебе сказать? Ты лучше меня все знаешь".

Скоропостижная кончина Епископа Вениамина (Милова) последовала в день памяти святого пророка Божия Илии - 2 августа 1955 года.

"Незаметный" подвиг

Владыка Вениамин совершил в своей жизни самый незаметный подвиг - стяжал добродетели терпения и смирения. Именно об отсутствии смирения в молодые годы как о своей главной немощи и причине многих скорбей говорил он в своем "Дневнике инока".

Что знаем мы о добродетели смирения? Она есть одеяние Божества (прп. Исаак Сирин); неизреченное богатство, Божие именование и подаяние (прп. Иоанн Лествичник). Смирение - свойство Самого Бога: научитесь от Меня,- призывает Господь,- ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим (Мф. 11, 29).

С дивным единомыслием святые отцы говорят о смирении как об основе всех добродетелей, привлекающей дары Божии. Самый совершенный из этих даров - любовь, и ее сверхъестественная сила - в Самом Источнике любви. Приближается ли смиренный к людям,- говорит преподобный Исаак,- и внимают ему, как Господу.

К выводу о непостижимой и неразрывной связи смирения и любви пришел и Владыка Вениамин во время работы над своей диссертацией "Божественная любовь": "На основании библейских данных мы, созерцая действия в человечестве Святой Троицы, видим в Боге Отце Ревнителя нашей чистоты, изумляемся смирению до Креста Сына Божия и усматриваем в излиянии на людей благодати елей милующей силы Духа Святого. Здесь с поразительной неожиданностью открывается состав нашего личного настроения любви - именно в выражениях смирения, милосердия и ревнования о чистоте...

Милостивые действительно таят свои преданные любимым чувства и расположения в глубине смирения и широте чистоты от страстей самолюбия. В свою очередь, смирение и чистота имеют какой-то неподдающийся описанию элемент или оттенок любви. Смиренный, любя всех, взаимно любим всеми и свободно извлекает из других тоны любви, как из клавиатуры музыкального инструмента".

А то, что проистекает от бесконечного Источника любви, не оскудевает со временем.

Епископ Вениамин (Милов). Дневник инока. Письма из ссылки.? Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999. В дальнейшем все цитаты из "Дневника..." приводятся по этому изданию.

В "Дневнике инока" и официальном личном деле Епископа Вениамина (Милова), хранящемся в МДА, существует расхождение дат событий его жизни, в основном, относящихся к 1917-1920 гг., а также периодам ссылок. По мнению издателей "Дневника", в личном деле по ряду причин некоторые даты были преднамеренно указаны неверно.

Архиепископ Гурий (Степанов; 1880-1938) - выдающийся богослов, востоковед. Был инспектором Казанской духовной академии в годы обучения там В.Д. Милова, в 1920 совершил его монашеский постриг. В 1920 рукоположен во епископа Алатырского, в 1923-1924 гг. - управляющий Петроградской епархией, неоднократно арестовывался, в 1924-1930 гг. - в Соловецком лагере. С 1930 г. - архиепископ Суздальский, в 1932-1935 гг. - в заключении. В 1938 г. расстрелян под Новосибирском

Готовится к изданию издательством Саратовской епархии.

Духовником семьи Тихона Тихоновича и Татьяны Борисовны Пелих архимандрит Вениамин стал во время своего пребывания в Троице-Сергиевой Лавре. В дальнейшем знакомство переросло в глубокую и прочную дружбу. Семейство Пелих поддерживало Владыку в годы его ссылки в Казахстан. В 1947 году Т.Т. Пелих (1895-1983) был рукоположен во иерея и до своей кончины служил в храмах Московской епархии.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=4205&Itemid=3

Вениамин (Милов Виктор Дмитриевич) - епископ

Вениамин, епископ Саратовский и Балашовский, исповедник

В ладыка Вениамин родился в городе Оренбурге 8/21 июля 1887 года, в день празднования Казанской иконы Божией Матери. Он был вторым сыном в семье священника Димитрия Петровича Милова и его супруги Анны Павловны. При крещении младенец получил имя Виктор. Через три года отца перевели служить в уездный город Орлов Вятской губернии, а еще через несколько лет - в город Яранск, после чего уже в саму Вятку. Таким образом детские и юношеские годы будущего архиерея связаны с вятской землей.

По его собственным воспоминаниям, он рос впечатлительным, пугливым, самолюбивым ребенком, сильно привязанным к матери: «Без матери я просто жить не мог». Но любовь к Богу оказалась сильнее. Один из его духовных сыновей свидетельствует о том, что после монашеского пострига владыка отказался от встреч с матерью вплоть до ее кончины. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10, 37), - говорит Господь в Евангелии, которое читается в чине монашеского пострижения. Владыка Вениамин исполнил этот завет буквально.

Как ни странно, в семье будущий архиерей получил лишь самые начатки религиозного воспитания. Сильные духовные переживания у него начались только в отрочестве, когда родители стали возить его на богомолье в Яранский мужской монастырь во имя св. Анны Пророчицы. Мечтательность, природная чуткость ко всему доброму, прекрасному расположили душу мальчика к монашескому житию, однако отец потребовал продолжения учебы, и планы иноческого устроения жизни пришлось отложить надолго. В детские годы Виктор много болел (и на всю жизнь остался слабого здоровья), отчего в учебе иногда следовали значительные перерывы. В частности, начальную школу он смог закончить только в тринадцать лет, на три года позже обычных детей, семинарское образование затянулось дольше обычного на целое пятилетие. Несмотря на весьма скромную оценку своих способностей к ученью («от природы я был довольно туповат, учился средне»), будущий владыка Вениамин, окончив Яранское духовное училище, а затем, в 1916 году, - Вятскую духовную семинарию (вторым учеником), был послан на казенный счет в Казанскую духовную академию. В годы учебы в семинарии епископ Вятский Никандр (Феноменов; † 1933) посвятил Виктора Милова во чтеца.

В академии Виктор Милов ревностно занялся учено-богословскими трудами. Первой его работой, получившей оценку «пять с плюсом», было сочинение о Филоне Александрийском. Однако «сердце льнуло больше к монахам и церкви». По счастью, в Казанской академии ему наконец удалось встретить преподавателей, в которых глубокая ученость сочеталась с личным монашеским подвигом и миссионерским горением. Многие из них, особенно преподаватели-монахи, окормлялись у преподобного Гавриила (Зырянова; † 1915), постриженника Оптиной пустыни, а в описываемый период - наместника Седмиезерной пустыни под Казанью. Отец Гавриил воспитал целую плеяду церковных деятелей, сыгравших значительную роль в судьбах Русской Церкви в 1920-х–1930-х годах: архиепископа Феодора (Поздеевского), архиепископа Гурия (Степанова), епископа Иону (Покровского), епископа Варнаву (Беляева), архимандрита Симеона (Холмогорова) и многих других. Известно также, что у отца Гавриила окормлялась святая преподобномученица Великая княгиня Елисавета Феодоровна и некоторые из сестер ее обители.

Почти все указанные отцы и архиереи (и целый ряд других) составляли цвет казанского ученого монашества. Но душой казанского академического иночества был инспектор архимандрит Гурий (Степанов), будущий архипастырь. Выдающийся богослов, востоковед, знаток буддизма, переводчик богослужебных книг на языки народов Центральной Азии, он сыграл огромную роль в монашеском становлении владыки Вениамина. В своей квартире архимандрит Гурий устраивал монашеские собрания, на которых присутствующие - преподаватели и студенты - могли свободно обмениваться мыслями. В академической церкви практиковалось строгое уставное пение, в котором Виктор неизменно принимал участие. К казанскому же периоду относятся первые проповеднические опыты тогда еще студента Виктора Милова - и это также по настоянию отца инспектора.

За неделю до Рождества 1917/1918 года, по совету отца Гурия Виктор съездил в г. Свияжск, где в монастыре на покое жил слепой игумен. Старец благословил юношу принять монашеский постриг, сказав, что необходимо раздувать искру Божию в душе, пока она горит. Однако на пороге был 1918 год. И тихая дотоле Казань стала ареной столкновения белых и красных отрядов. В академии провели ускоренные экзамены, и студенты разъехались кто куда.

Вопреки старческому благословению провести лето в Оптиной пустыни, Виктор уехал в Вятку к родителям и был за это наказан: полтора года он скитался без определенных занятий, пока, наконец, не оказался в Саратове, где ради хлебного пайка устроился на работу в красноармейскую канцелярию. Эта работа была засчитана ему в срок воинской службы.

В Саратове Виктор впервые ощутил над собой особое покровительство святого пророка Илии - того угодника Божия, на мольбу которого в страшные годы разгула богоотступничества в израильском народе Господь ответил: «Я оставил между израильтянами семь тысяч мужей. И всех сих колени не преклонились перед Ваалом» (3 Цар. 19,18). В 1919 – 1920 годах Виктор Милов - прихожанин Ильинской церкви в Саратове, в 1946 – 1949 годах бывал в Ильинской церкви в Сергиевом Посаде (тогда - Загорске), в 1954 году стал настоятелем Ильинского храма в городе Серпухове. Свои земные дни он окончил в праздник святого пророка Илии. Но все это будет после, а тогда, проведя несколько месяцев за перепиской бумаг, Виктор Милов испросил благословения на монашество у затворника скита Саратовской Преображенской обители. Прозорливый старец иеромонах Николай (Парфёнов; † 1939) отправил Виктора с рекомендательным письмом в Московский Данилов монастырь, дал ему при этом духовные наставления и присовокупил: «Я бы у себя оставил тебя, раб Божий, да ты очень высок…», - возможно, предрекая этим будущее архиерейство. На прощание о. Николай заповедал чтецу Виктору иноческое правило: «Вот что ты сделай: поезжай в Москву. Я тебе дам письмо в Данилов. В Москве тебя постригут и назовут Вениамином. Это совершится недели через две по приезде твоем в Москву. Пасху ты будешь в Даниловом монастыре, последующее же направление твоей жизни определит тебе Сам Господь. Будешь монахом - прилежи к Иисусовой молитве. Читай ежедневно 600 молитв пополам: 300 - Иисусовых и 300 - Богородичных».

В Даниловом монастыре среди насельников оказался бывший инспектор Казанской духовной академии Гурий, уже епископ, которому нужен был помощник для Покровского монастыря. На Благовещение 1920 года Виктора постригли в монашество с именем Вениамин в честь священномученика Вениамина Персидского, диакона († ок. 418 – 424; память 31 марта/13 апреля).

На второй день Пасхи, 30 марта/12 апреля 1920 года, преосвященный Гурий рукоположил монаха Вениамина во иеродиакона, а через полгода, в день преставления Преподобного Сергия (25 сентября/8 октября), епископ Петр (Полянский; † 1937), сам возведенный в тот же день в архиерейское достоинство, рукоположил иеродиакона Вениамина во иеромонаха. Набедренник надел на него Святейший Патриарх Тихон, наперсный крест - епископ Верейский Иларион (Троицкий; †1929). И уже в 1923 году, также в день Благовещения, епископ Гурий возвел отца Вениамина в сан архимандрита. С того времени отец Вениамин становится наместником Покровского монастыря.

Состояние братии Покровского монастыря к моменту прихода нового наместника было плачевным: духовная жизнь в полном упадке, а дисциплина разболтана. Одной из причин такого положения дел были церковные нестроения. Тем не менее, новому наместнику пришлось вести упорную борьбу за то, чтобы обитель все же походила на монастырь, а не на общежитие. Отголоски этой борьбы глухо доносятся со страниц его «Дневника инока». Наместнику постоянно приходилось терпеть нападки и «справа», и «слева». Он много служил и часто проповедовал. К сожалению, сохранились лишь немногие его проповеди этого периода, да и они записаны прихожанками Покровского монастыря, в то время молодыми девушками.

Будучи наместником Покровской обители, отец Вениамин не прерывал связи с Даниловым монастырем, который, став после революции средоточием духовной жизни, имел огромное значение для судеб Русской Церкви в период 1917–1930 годов. Богоборческая власть в лице ЧК – ГПУ – НКВД с самого начала поставила своей задачей полную ликвидацию Православной Церкви и прежде всего - духовенства и священноначалия. Эта задача решалась тремя способами: физическим уничтожением, моральной компрометацией и поощрением ересей и расколов. В результате действий ГПУ к 1925 году, по некоторым данным, более шестидесяти архиереев были лишены своих кафедр и высланы за пределы своих епархий. Многие из них съехались в Москву, и часть их нашла приют в Даниловом монастыре, настоятелем которого в мае 1917 года стал архиепископ Феодор (Поздеевский), из-за интриг членов Временного правительства смещенный с поста ректора Московской духовной академии. Архиепископ Феодор привлек в Данилов монастырь единомысленную ученую братию. У него «…была мысль создать иноческое братство монахов-подвижников… подлинных защитников Православия и хранителей церковного Предания. В двадцатые годы духовная жизнь монастыря пришла в состояние расцвета, и этот расцвет оказался важным для Церкви, для ее противостояния обновленчеству и расколу». По словам прихожан, «службы в Даниловом монастыре в те годы были небесные… Часто служили сразу несколько архиереев. Даже канон читали и канонаршили нередко архиереи. Проповедовали. После службы к ним выстраивались длиннейшие очереди за благословением». «…И эти божественного вида архиереи, поющие ангелоподобно, и фимиам от каждения, освещаемый солнцем, - все произвело на меня поразительное впечатление святости - и люди, и службы», - вспоминал позднее владыка Вениамин.

В то время для большинства архипастырей, воспитанных в эпоху естественного для монархической России единомыслия, церковно-каноническая неразбериха из-за антицерковной деятельности обновленцев, многочисленных арестов и расстрелов была чрезвычайно болезненной. Даниловская братия, во главе с архиепископом Феодором, выработала православную позицию по вопросу церковных нестроений - никакого диалога с обновленцами. Виновных в расколе принимали в Церковь через покаяние. Святейший Патриарх Тихон, часто советовавшийся с владыкой Феодором по вопросам церковной политики, называл его и близких к нему иерархов «даниловским синодом». Однако в 1927 году, когда Церковь уже два года бедствовала без Патриарха и были арестованы митрополит Петр (Полянский), непосредственный преемник Святейшего, и множество архиереев (в одном только Даниловом монастыре арестовали 15 архиереев, а также часть братии), Церковь оказалась перед новым искушением. Таковым явилась Декларация митрополита Сергия (Страгородского) об отношении Церкви к советской власти. Несмотря на безупречность канонических формулировок Декларации, многие церковные люди не смогли принять ее безоговорочной лояльности к кровавому богоборческому режиму (именно так это тогда зачастую прочитывалось). Расширение же митрополитом своей власти до пределов патриаршей в отсутствие возможностей проведения Поместного Собора рассматривалось многими как узурпация власти Патриарха.

Декларация митрополита Сергия нарушила духовное единство Данилова монастыря. Братия (и владыки, и старцы) разделились: одни согласились поминать за литургией владыку Сергия как Предстоятеля Церкви, а другие - нет. «…Мы приходили в храм Воскресения Словущего, когда монастырь был уже закрыт и монахи служили в этом приходском храме… Слева… молились… сторонники архиепископа Феодора. Справа - «сергиане». Храм был как бы разделен на две части. Разделение было, но скандалов не было».

Все эти трагические события - расколы, аресты, ссылки, расстрелы - отец Вениамин обходит молчанием в своем «Дневнике». Поэтому некоторые брошенные вскользь замечания по поводу осложнившихся отношений с теми или иными людьми вызывают порой недоумения у читателей. Однако такое умалчивание животрепещущих проблем вызвано тем, что наместник Покровского монастыря, подчинившись митрополиту Сергию, никого не хотел осуждать, не говоря уже о том, что опасался, как бы «Дневник» не попал в «чужие» руки и не послужил косвенным доносом на кого-либо из «непоминающих». И сам «Дневник» - это не записи, сделанные «по свежим следам» в последовательности текущих событий, а скорее - «исповедь», стремление подытожить свой духовный путь от младенчества до зрелости. Поэтому и о событиях собственной жизни автора упоминается выборочно, с рассмотрением, главным образом, их духовной сущности.

Он смог уделить «Дневнику» менее двух лет - со 2 января 1928 года по 1/14 октября 1929 года. В конце октября он был извещен о закрытии уже разорявшегося монастыря, а также об аресте. Дальше все происходило, как и у десятков тысяч священников того страшного времени: Лубянка, Бутырка, Соловки, Кемь. До отца Вениамина и после него этой дорогой прошли тысячи священников и архиереев, выжили и вернулись единицы. Кратко описав ужасы тюрем, этапов и лагерей, отец Вениамин делает в «Дневнике» неожиданное заключение: «Я благодарю Бога: все испытания… были мне посильны… Господь научил меня - сибарита и любителя спокойной жизни - претерпевать тесноту, неудобства, бессонные ночи, холод, одиночество, показал степени человеческого страдания». И, однако, «…совершенно разбита была моя душа… по возвращении из ссылки…»

После трехлетних испытаний, лишь слегка упомянутых в «Дневнике», отец Вениамин неожиданно получил назначение в Никитский храм города Владимира, где и прослужил до осени 1937 года. Этот период оказался для него относительно благополучным: несмотря на неусыпный надзор, отцу Вениамину удавалось ускользать в Москву, к своим духовным чадам, где он проводил время в молитве и богословских исследованиях. Результатом этой работы, в частности, явилась магистерская диссертация, защищенная впоследствии в Московской духовной академии. Заметим, что еще в начале двадцатых годов отец Вениамин в течение трех лет обучался на богословском факультете в Москве и защитил кандидатскую работу по кафедре патрологии на тему «Преподобный Григорий Синаит. Его жизнь и учение», приложив к этой работе новый перевод с греческого всего корпуса творений преподобного. Однако настал 1937 год - год «решительного удара» по Церкви. Священники арестовывались, ссылались и расстреливались сотнями и тысячами. Чаша сия не миновала и отца Вениамина: он был сослан на Север, где провел почти десять лет. Об этом времени свидетельств почти не осталось. Только с 1943 года духовные чада начали получать от него письма с просьбами о помощи.

Между тем под влиянием событий второй мировой войны И. В. Сталин начал менять политику в отношении Церкви. В частности, было принято решение об открытии духовных учебных заведений, а также нескольких монастырей, в том числе Троице-Сергиевой Лавры. Лавру открыли для богослужений на Пасху 8/21 апреля 1946 года. Постепенно стала собираться братия, которая первоначально (с 1945 г.) была вынуждена ютиться по частным квартирам. Неизвестно, каким образом удалось Святейшему Патриарху Алексию I вызволить отца Вениамина из ссылки, но уже в июне он поступил в число братии Лавры, а с осени начал преподавать патрологию в Московской духовной академии в звании доцента.

Сохранились устные свидетельства об отце Вениамине в тот недолгий лаврский период. В числе его духовных чад в Лавре была Татьяна Борисовна Пелих (урожденная Мельникова), которая со времени открытия Лавры пела в хоре под управлением протодиакона Сергия Боскина.

Со слов покойной матери вспоминает Е. Т. Кречетова (урожденная Пелих): «В Лавре появился высокий, худой, еще обритый, как ссыльный, монах. Поселился он вначале, как и другие, на частной квартире. Обнаружив, что у него множество болезней на почве долгого крайнего истощения, Татьяна Борисовна стала доставать ему лекарства, а главное - готовить для него овощные соки, чтобы хоть как-то помочь его организму окрепнуть. Пришлось также помочь обзавестись ему вещами, ибо у него не было совсем ничего.

В праздники, субботние и воскресные дни отец Вениамин служил раннюю литургию в храме Всех святых, в земле Российской просиявших. При этом он всегда проповедовал. Евхаристический канон отец Вениамин служил с особой проникновенностью и трепетом, всегда со слезами. Трепет охватывал и окружающих. С 1947 года начались службы в Трапезном храме. Здесь пел уже монашеский хор. Отец Вениамин сам регентовал за всенощными, а в Великий пост всегда пел басом в трио с отцом Антонием (тенор) и протодиаконом Даниилом (баритон): “Да исправится молитва моя…”

С 1947 года отец Вениамин стал исповедовать. Популярность его была столь велика, что это послужило поводом для многих искушений». В июле 1948 года архимандрит Вениамин защитил диссертацию «Божественная любовь по учению Библии и Православной Церкви», получив степень магистра богословия, и был утвержден в звании профессора кафедры патрологии и в должности инспектора академии.

За недолгие годы преподавания он написал несколько работ: «Чтения по литургическому богословию», «Грехопадение человеческой природы в Адаме и восстание во Христе» (по учению преподобного Макария Великого), «Опыт приспособления «Догматики» митрополита Московского Макария (Булгакова) к потребностям современной духовной школы», собрание лекций по пастырскому богословию за 1947-1948 годы, «Троицкие цветки с луга духовного» (по воспоминаниям преподобномученика архимандрита Кронида (Любимова; † 1937), бывшего наместника Лавры).

Вот что вспоминает об этом периоде жизни отца Вениамина митрополит Санкт-Петербургский Владимир (Котляров), учившийся в это время в Московской Духовной Семинарии: «Инспектор (Московской семинарии) был архимандрит Вениамин (Милов), он сам из Вятки… Когда его рукоположили во диакона, он служил иеродиаконом три года каждый день раннюю Литургию с приготовлением: ни одного дня не пропустил. Это был удивительный человек. Ему нельзя было ехать в Загорск, у него был “101 километр”, и, когда он просился в Лавру, покойный Святейший Патриарх Алексий говорил ему: “Вам же нельзя”, а он ответил: “Я хочу умереть в Лавре”, – он уже готовился к кончине. Когда наступил Рождественский пост, он служил каждый день раннюю Литургию, потреблял большую просфору и три стакана воды, и больше ничего не ел. Мы пришли в семинарию разными: сброд студентов - из армии, из консерватории, кто-то с высшим образованием, после потрясений войны, кто-то искал, кто-то готовился в монастырь. Среди этого сброда были ребята, которые выпивали: выпьют, бутылку в унитаз бросят, сантехник стал чистить - руку порезал. В таких случаях инспектор приходил в трапезную. Стоит. Там же в трапезной была вечерняя молитва, вечернюю молитву прочитали, он обращался, много не говоря: “Во-первых, не принято, чтобы в Семинарии пили студенты и бросали бутылку; во-вторых, вы не подумали о человеке, который за вами ухаживает. Вы же бросили бутылку, разбили её. Он стал её вынимать - руки поранил. Неужели нельзя было эту бутылку просто поставить в стороне, если вы боитесь, зачем же вы человеку, который вам служит, вместо благодарности испортили руку, а вдруг получится заражение, и он может остаться калекой? Это же бесчеловечно и жестоко”. Мы все стояли и не знали, куда деваться.

Кормили тогда хорошо. Заслуга епископа Ермогена (Кожина) и отца Вениамина (Милова) - кормили великолепно - были мандарины, конфеты, печенье, булочки, яйца, масло, колбаса, сыр. Если подавали макароны, то на дне тарелки оставалось масло. Некоторые люди в то время этого не видели. Я сам до 1947 года голодал, и только в 1947 году наелся хлеба досыта, а это был 1948 год.

С другой стороны, был студент Владимир, родители его были неверующие. Он сам пришел в Церковь и был немного своеобразным. Тогда ещё он не воцерковился и, когда подходил на помазание, не поцеловал руки служащего, а служил инспектор - архимандрит Вениамин.

Архимандрита Вениамина сослали. Пришли к нему ребятки в полушубках и пригласили его в горисполком (налево от Лавры красное здание). Там, представившись ему, они сказали: “Что же Вы нарушаете закон, Вам же нельзя здесь жить, вы же знали?” Он: “Знал, но мне хотелось в Лавре, я мечтал вернуться в монастырь и прямо говорил Святейшему, что хочу умереть в Лавре”. Они: “Извините, у нас к Вам никаких претензий нет, но Вы нарушили закон, мы должны Вас отсюда забрать”. Он в летних туфлях, легкая ряса. Они говорят: “У Вас деньги в келье есть, нельзя же Вас так везти, мы Вам купим что-нибудь” (дело было под Новый год). У него под матрасом было где-то 500 рублей (тогда это были хорошие деньги). Он дал ключ, один из них сходил домой, взял деньги и всё, что попросил архимандрит Вениамин ему взять, его посадили, довезли до Пушкина, один в магазине купил фуфайку, шапку-ушанку, валенки.

Со мной учился Андрей Ермаков, сейчас он в Курске, он был келейником архимандрита Вениамина. Мы спрашиваем его, он говорит: “Пришли, увели, и ничего не знаю”. Летом я приехал на каникулы в Джамбул, а церковный сторож, у которого зять работал в колхозе комбайнером, говорит: “Появился у нас один священник с бородой из Московской Духовной Семинарии”. Они ему не поверили. Когда я приехал, они у меня спросили, и я сказал: “Действительно, это отец Вениамин”. Он начал составлять русско-казахский словарь, попросил словари. Он написал запрос в Академию наук, такого словаря не было. У меня сестра работала преподавателем в казахской школе, и всё, что нашли, собрали. Он начал составлять словарь - чем-то надо было заниматься. Приехал к нему господин, спросил:

Чем Вы занимаетесь? Он говорит:
- Составляю словарь.
- Какой?
- Вот такой.
- Принесите мне.
Он принес почти целый мешок бумаг, вывалил ему на стол, он посмотрел и сказал: “Ну что же, хорошее дело, у нас, действительно, нет такого словаря, продолжайте, занимайтесь”. Когда он подготовил этот словарь и написал письмо, куда его послать, ему сказали: “Спасибо, словарь уже выходит из печати”. Он отнес его председателю сельсовета.

Тогда мы начали просить нашего святителя, и его секретарь пошел к уполномоченному, стал просить разрешения перевести отца Вениамина в город, устроить его при храме, чтобы он мог молиться. Ему разрешили приехать в Джамбул. Летом я приехал, и он жил у нас с месяц, пока ему искали помещение. Ему разрешили быть псаломщиком, какое-то время он был псаломщиком. Потом папе предложили переехать в Караганду, чтобы ему освободить место священника, папа всё оставил и уехал. А когда отца Вениамина рукоположили и назначили епископом в Саратов, он написал папе письмо и пригласил его в Саратовскую область: “У меня есть свободный хороший приход, но надо будет работать”.

Он знал, когда умрет, он выбрал место на кладбище, и в неделю пару раз приезжал на кладбище, становился на колени и долго молился - такой был инспектор. У меня есть его книга типа магистерской диссертации, издана в Брюсселе».

Так в июне 1949 года отец Вениамин оказался в Казахстане на положении ссыльного. Об этом периоде его жизни свидетельствуют письма Татьяне Борисовне и Тихону Тихоновичу Пелих. Усталость, болезни, голод, нищета, зачастую отсутствие крова над головой стали его уделом на целых пять лет. А ведь отцу Вениамину было уже шестьдесят два года и за плечами - двенадцать лет лагерей и ссылок. Удивительно, однако, другое: как только обстоятельства становились минимально терпимыми, отец Вениамин начинал заниматься интеллектуальным трудом - если не богословием, то хотя бы филологией. Поэтому в письмах он постоянно просит присылать ему книги. Уже через два-три года ссылки у него собралась такая библиотека, что он не смог перевезти ее на новое место.

Пять лет прошли в муках, попытках выяснить причину ссылки и каким-то образом изменить «меру пресечения». В октябре 1954 года Патриарх Алексий I неожиданно вызвал архимандрита Вениамина в Одессу, затем они прилетели в Москву, где отец Вениамин получил должность настоятеля храма святого пророка Илии в Серпухове. А уже 4 февраля 1955 года в Богоявленском кафедральном соборе архимандрит Вениамин был рукоположен во епископа Саратовского и Балашовского. Хиротонию совершали Патриарх Московский Алексий I, Католикос-Патриарх всея Грузии Мелхиседек, митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) и еще семеро архиереев.

Между тем, радостное событие уже не смогло существенно повлиять на внутреннюю жизнь владыки. Он как бы предчувствовал, что жить на этой земле ему осталось всего полгода, и в своей речи при наречении во епископа сказал, что переживает уже «одиннадцатый час своей жизни».

Владыка прибыл на кафедру в праздник Сретения Господня. С этого времени он служил постоянно - не только в праздничные дни, но и по будням. Неизменно проповедовал за каждой литургией. Благоговейное, сосредоточенное служение архиерея быстро привлекло к нему саратовскую паству: храмы, где служил владыка, всегда были переполнены молящимися.

Владыка Вениамин скоропостижно скончался 2 августа 1955 года - в день празднования памяти святого пророка Божия Илии. Вечером 3 августа в Троицком соборе служился Парастас. Отпевали епископа Вениамина архиепископ Казанский и Чистопольский Иов (Кресович) и епископ Астраханский и Сталинградский Сергий (Ларин). Скорбную телеграмму прислал Патриарх Алексий I. Во время канона настоятель Духосошественского собора архимандрит Иоанн (Вендланд) произнес слово, посвященное жизни Владыки. В течение ночи собор не закрывался: непрерывным потоком верующие подходили к телу своего архипастыря. После отпевания гроб с телом Преосвященного Вениамина был обнесен по галерее вокруг собора. Погребен владыка Вениамин на саратовском Воскресенском кладбище, где его могила пользуется особым почитанием.

В настоящее время в Саратовской епархии осуществляется подготовка материалов к прославлению епископа Вениамина в лике святых.

Подготовлено в Саратовской епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия.

Епископ Саратовский и Балашовский Вениамин (Милов)

Автор "Чтений по литургическому богословию" родился в Оренбурге 8 июля 1887 г. в семье священника. Окончил Вятскую семинарию и в 1918 г. Московскую Духовную Академию. В том же году принял монашеский постриг и управлял московским Покровским монастырем в сане архимандрита до его закрытия.

В 1946 г. он вступает в монашеское братство Троице-Сергиевой Лавры и назначается доцентом Московской Духовной Академии, где возглавляет кафедры патрологии и пастырского богословия. Защитив магистерскую диссертацию на тему "Божественная любовь по учению Библии и Православной Церкви", архимандрит Вениамин становится профессором и одновременно назначается инспектором Московской Духовной Академии. В 1954-55 гг. он - настоятель Ильинской церкви в городе Серпухове Московской области.

4 февраля 1955 г. архимандрит Вениамин был хиротонисан во епископы и назначен на Саратовскую кафедру. При вручении новопоставленному епископу архипастырского жезла патриарх Алексий сказал:

"Неисповедимые пути Промысла Божия вели тебя до сего времени узкой и трудной стезей многоразличных испытаний и скорбей. Но все трудности и страхи победила твоя непоколебимая вера, подкрепленная любовью ко Христу, явившему нам Своим беспримерным подвигом страданий ради нашего спасения образ терпения и покорности воле Отца нашего Небесного".

Всего лишь полгода прослужил преосвященный Вениамин на Саратовской кафедре, но много сделал на своем посту. Паства всей душой полюбила его. Епископ служил не только в праздничные дни, но и среди недели, и храмы, где он совершал богослужение, были всегда переполнены. 2 августа того же года скончался этот ревностный служитель Божий, смиренный монах, видный богослов и пламенный проповедник. Мы верим, что не останутся бесплодными семена, которые он сеял своим благодатным словом и своими вдохновенными трудами.