Cочинение «Образ Ромашова в повести «Поединок. Главный герой в оценке критики Главный герой в оценке критики

И. Г. Чеснокова

УДК 821.161.1

И. Г. Чеснокова

Марийский государственный университет, Йошкар-Ола

Ищущая личность в повести А. Куприна «Поединок»

Рассмотрен образ главного героя повести А. Куприна «Поединок», показана «диалектика его души». Ромашов представлен как ищущая личность, унаследовавшая от эпохи начала ХХ века ощущение бездорожья и смятение. Выявлена специфика изображения такого героя Куприным.

Ключевые слова: писатель-психолог, повесть, душевная борьба, сознание героя, «диалектика души».

Герои известного русского писателя А. Куприна - люди разных социальных групп: «люмпены», т. е. деклассированные элементы, актеры, крестьяне, интеллигенты, офицеры и другие. Он раскрывает внутренний мир своих героев, разные вибрации человеческой души. Писателя всегда интересовала психология личности, поэтому иногда становится досадно, когда в Куприне видят только бытописателя. Важно отметить, что Куприн еще и писатель-психолог. Всегда сочувствуя герою, писатель показывает сложные сокровенные переживания, иногда смело обнажает противоречивую натуру персонажа.

Как правило, герой Куприна демократичный, родом своей службы он почти всегда связан с широкими народными массами, поэтому сфера его восприятия значительно раздвигается. Дело, однако, не в одной демократизации. Купринский человек стремится достичь общественно осмысленного бытия. И первые шаги, скажем, Ромашова, главного героя повести Куприна «Поединок», направлены мечтой о гармонии всех сфер жизни.

Это - молодой, только что пришедший в полк офицер. Тем не менее едва ли не главным его свойством является самоуглубление. Ромашов стремится провести грань между «я» и тем, что не «я», и приходит к признанию большой роли индивидуального начала. «Да, но я умру, и не будет больше ни родины, ни врагов, ни чести. Они живут, пока живет мое сознание. Но исчезнет родина, и честь, и мундир, все великие слова, - мое я останется неприкосновенным. Стало быть, все-таки мое Я важнее всех этих понятий о долге, о чести, о любви» [Куприн, с. 62]. Индивидуализм Ромашова - это своеобразный протест против существующей, томительно бедной и несправедливой жизни. К тому же индивидуалистические рассуждения героя

постоянно преодолеваются, ибо он очень мягкий, чуткий к страданиям других, чистый и самоотверженный человек. Он жаждет одновременно духовной свободы для себя и путей помощи окружающим.

Куприн показывает, как борются в душе героя чувства природно искренние, целомудренные, изначально прекрасные с надуманными, искусственными, возникшими вынужденно - для существования в обстановке фальши, жестокости, зла. Вот эта борьба «естественности» и «искусственности», для Куприна суть главное. Исход борьбы будет зависеть от того, какие чувства возьмут верх. Ромашов симпатичен автору тем, что, несмотря на свою внутреннюю двойственность и слабость, он поднимается до победы в себе высокого духовного начала.

Автор «Поединка» показывает нам человека, несомненно, беднее чувствами, стоящего по духовному развитию намного ниже, чем, скажем, герои романа-эпопеи Л. Н. Толстого «Война и мир». Но тем, думается, и ценны для нас искания Ромашовым своего места и смысла бытия, что происходят они в душе самого обыкновенного, не лишенного слабостей человека, к тому же искания подсказаны объективными потребностями переломной эпохи. В самом начале службы Ромашов был полон надежд и будто знал, что делать. Им намечалась для себя грандиозная программа эгоцентристского, однако, свойства: знакомство с классической литературой, изучение языков, занятия музыкой; подготовка в академию. Но вскоре все эти благие намерения угасли под влиянием армейской скотской обстановки, обернулись пьянством в собрании, грязной, скучной связью с полковой дамой, игрой в штосс. В результате Ромашов начал тяготиться службой, товарищами

Филологические науки

и даже... собственной жизнью. В его душе и с усилением после разочарований происходила внутренняя борьба с самим собой, поединок желаний и поступков. Мысли всегда шли вразрез с его делами.

Достаточно вспомнить его поведение у Шуль-говича дома: «И все время терзала его одна и та же мысль: «Ведь это же противно, это такая слабость и трусость с моей стороны, что я не мог, не посмел отказаться от этого унизительного обеда. Ну вот я сейчас встану, сделаю общий поклон и уйду... И опять, с робко замирающим сердцем, бледнея от внутреннего волнения, досадуя на самого себя, он чувствовал, что не в состоянии это сделать» [Куприн, с. 74].

Неудивительно, что Ромашовым все чаще и чаще овладевают горькие мысли: «Я падаю, падаю. Что за жизнь. Что-то тесное, серое, грязное... Эта развратная и ненужная связь, пьянство, тоска, убийственное однообразие службы, и хоть бы одно живое слово, хоть бы один момент чистой радости, книги, музыка, наука - где все это?» [Куприн, с. 96].

Ромашов близок к мысли о самоубийстве, но он боится, гонит ее от себя: «Ромашов... думал о самоубийстве, но думал без решимости..., с каким-то скрытым, приятно самолюбивым чувством» [Куприн, с. 165].

Герой Куприна - человек чуткий, гуманный, добрый. Для него, как, впрочем, и для «замордованного» солдата, служба хуже каторги. Писатель не склонен преувеличивать способности личности, исполненной хороших, честных побуждений, но не решительной, не подготовленной к противодействию антигуманным законам. Прозрение героя только начинается, верные убеждения созревают крайне медленно, через личную драму, через разлад с окружающим миром. Позитивная программа остается туманной, однако Ромашов, несомненно, приходит к важным устремлениям.

Прежде всего Ромашов понял, насколько эгоистичны и мелки его боли по сравнению со страданиями, действительно вконец замученных солдат. После личных неудач во время смотра он столкнулся с Хлебниковым, доведенным до трагического состояния, и собственные огорчения отступили. «С этой ночи в Ромашове произошел глубокий душевный надлом. Теперь самую большую радость составляла для него «человеческая

мысль» [Куприн, с. 171]. В этот период Ромашов многое передумал: о разделении мира на две неравные диняться от общества офицеров... Он словно созрел, сделался старше и серьезнее... «половины: властвующих и подчиненных, о бессмысленности многих «интеллигентных» профессий, о страшной сути армии, ее деятельности в военное время и в мирные дни, судьбах искалеченных людей.

В сознании Ромашова, впитавшем все мрачные впечатления от поведения окружающих людей и своего собственного, формируется идеал подлинно сознательной деятельности. «И все ясней и ясней становилась для него мысль, что существуют только три гордых призвания человека: наука, искусство и свободный физический труд» [Куприн, с. 174]. С новой силой возобновились мечты о литературной работе. Ромашов пробует в ней свои силы, но остается неудовлетворенным.

Ромашов мечтает найти себя в творчестве, которое придало бы новое назначение жизни, т. е. определенным образом воздействовало на нее. На этот путь вступил юный, взволнованный высокой мечтой человек. Но пройти избранной и прекрасной дорогой ему было не суждено. Пошлое низменное окружение насильственно пресекло начатое восхождение: он был убит на нечестной дуэли.

А. Куприн дополнил галерею мятущихся личностей Л. Толстого, А. Чехова. В купринском человеке средних возможностей возникло гордое самосознание, любовь к жизни, мечта о достойном труде.

Но любимый герой писателя унаследовал от переломной эпохи ощущение бездорожья, смятение. Тем не менее общее впечатление от повести остается светлое. Открыты большие потенциальные возможности, обусловленные переплавкой сознания души лучших людей трудного времени. Диалектика внутреннего развития Ромашова, мастерски воплощенная в повести, приобретает поэтому концептуальную значимость в «Поединке».

Куприн А. И. Собр. соч.: в 9 т. М.: Худ. лит., 1973. Т. 4. Kuprin A. I. Sobr. soch.: v 9 t., M.: Khud. lit., 1973, t. 4.

И. Г. Чеснокова

I. G. Chesnokova

Mari State University, Yoshkar-Ola

Looking person in A. Kuprina"s stories “Duel”

A. P. The image of the main hero of a story of A. Kuprina “Duel” is considered, the dialectics is shown it(him) “oppress”. Ромашов it is submitted as the person looking, doubting, inherited from epoch of the beginning of XX century sensation of impassability and confusion. Specificity of the image of such hero Kuprinym is revealed.

Keywords: writer-psychologist, the story, soulful struggle, consciousness of hero, dialectics of soull.

Ромашов Георгий Алексеевич - главный персонаж повести А. И. Куприна «Поединок», молодой офицер. Вот уже два года он служит в полку и все не может смириться с грубыми нравами полкового быта. По натуре Ромашов очень романтичный, добрый и немного застенчивый. В нем органично сочетаются слабость духа и сила воли. Шурочка часто упрекает его в слабости и трусливости. Для нее на первом месте «большое» имя и выгодное положение в обществе, оттого Ромашов считает себя всего лишь «песчинкой».

Ромашов был среднего роста, худощавого, но крепкого телосложения. Он был немного неуклюжим и скованным в действиях. Он мог краснеть в разговоре с офицерами, но тут же заступиться за какого-нибудь солдата перед полковым командиром. За это командир Шульгович часто гневался на него и делал выговор. В душе Ромашов был романтиком. Он писал повести, но стеснялся их показывать. В свободное время он любил прогуливаться вдоль вокзала и мечтать о совершенно иной жизни. Он также мечтал о подвиге. Если бы он смог выучиться и поступить в академию, тогда бы все поняли, какой он герой.

К жене поручика Николаева , Шурочке, он испытывает самые нежные, искренние чувства. В то же время его донимает жена офицера Петерсона. Обиженная тем, что Ромашов не уделяет ей должного внимания, она угрожает ему расправой и начинает слать анонимки Николаеву, в которых раскрывает отношения Ромашова и Шурочки. Шурочка и сама вскоре признается в любви Ромашову, но упрекает его в слабости и просит больше не приходить к ним. Однако перед поединком она сама приходит просить не стрелять в ее мужа. В конце повести Ромашов умирает от руки Николаева.

Окт 27 2010

Повесть А.И.Куприна вышла в мае 1905 года. Автор продолжил в ней описание армейской жизни. Из зарисовок быта захолустного гарнизона вырастает социальное обобщение разложения не только армии, но и страны в целом, государственной системы. Это о кризисе, охватившем различные сферы русской жизни. Всеобщая ненависть, разъедающая армию, - это отражение вражды, которая охватила царскую Россию. В «Поединке», как ни в одном из других своих произведений, Куприн с большой художественной силой изобразил моральное разложение офицерства, показал тупых командиров, лишенных, каких-либо проблесков гражданского служения. Показал замордованных, запуганных солдат, отупевших от бессмысленной муштры, таких, как тщедушный левофланговый солдат Хлебников.

Гуманные офицеры если и встречались, то подвергались насмешкам, бессмысленно гибли, как подпоручик Ромашов, или спивались, как Назанский. Куприн сделал своим героем гуманного, но слабого и тихого человека, который не борется со злом, а страдает от него. Даже фамилия - Ромашов - и та подчеркивала мягкость, незлобивость этого человека.

Куприн рисует Георгия Ромашова с сочувствием и симпатией, но и с авторской иронией. Ромашова, внешне связанная с армией, - не просто история молодого офицера. Это история молодого человека, который переживает то/что Куприн называет «периодом созревания души». Ромашов на протяжении повести нравственно вырастает, находит ответы на очень важные для себя вопросы. Он вдруг приходит к выводу о ненужности армии, но понимает это очень наивно. Ему кажется, что стоит всему человечеству сказать «не хочу!» - и станет немыслимой и армия отомрет. Подпоручик Ромашов решает порвать с окружающим, понимает, что у каждого солдата есть свое «я». Он наметил для себя совсем новые связи с миром. Заглавие повести имеет такое же обобщающее решение, как и ее основной конфликт.

На протяжении повести идет поединок между молодым человеком, возрождающимся для нового, и разнообразными силами старого. Куприн пишет не о поединке чести, а об убийстве на дуэли. Окончательный предательский удар нанесен Ромашову в любви. Пренебрежение к слабым, ненависть к чувству жалости, которая звучала в речах Назанского, осуществляется на практике Шурочкой. Презирая окружающую среду и ее мораль, Шурочка Николаева оказывается ее неотъемлемой частью. Символически завершается сюжет повести: против человека, начавшего расправлять крылья, старый мир бросает все силы.

Летом и осенью 1905 года повесть Куприна всколыхнула читателей в русской армии и во всей стране, очень скоро появились ее переводы на основные европейские языки. К писателю приходит не только широчайшая всероссийская слава, но и общеевропейская известность.

Сочинение

Повесть А. И. Куприна "Поединок" появилась в свет в мае 1905 года в шестом томе сборника "Знание" с посвящением А. М. Горькому, Она сразу привлекла к себе общее внимание и сделала имя вчера еще малоизвестного писателя знаменитым. Двадцать тысяч экземпляров "сборника разошлись так быстро, что уже через месяц потребовалось новое издание. После этого "Поединок" был не раз издан отдельной книгой и переведен на многие иностранные языки. Вызвавшая горячее одобрение русских демократических и революционных кругов, крупнейших современных писателей и критиков и резкие протесты реакционной печати, представителей тогдашней военщины, повесть была и осталась самым социально значительным произведением Куприна, вершиной его демократизма.

Трудно назвать и в предшествующей и в последующей литературе другое произведение, в котором с такой художественной силой и психологическим мастерством было бы показано истинное состояние царской армии, противоестественность и античеловечность военной службы в царской России, произведение, которое бы защищало все светлое в человеке, так безжалостно подавляемое косной и невежественной военной средой.

Повесть вышла в свет после исторических событий падения Порт-Артура и 9 января 1905 года, когда стало очевидным тяжкое поражение царизма в русско-японской войне и быстрое нарастание революционного движения. Административный гнет и цензурные притеснения в это время несколько ослабели, но все же "Поединок" смог избежать запрещения или серьезных изъятий из текста лишь благодаря хитрым маневрам коммерческого директора издательства "Знание" К. П. Пятницкого.

Материал для "Поединка" дала А. И. Куприну сама жизнь. Будущий писатель учился в кадетском корпусе, затем в юнкерском училище, окончив которое в 1890 году получил назначение в 46-й пехотный Днепровский полк. Здесь он прослужил почти четыре года и в начале 1894 года вышел в отставку в звании поручика. За время службы в полку, стоявшем в Каменец-Подольском, Проскурове, Волочиске, Куприн и накопил те впечатления и знания, которые позволили ему создать целую кунсткамеру типов офицеров и солдат и правдивые, рельефные картины армейской жизни в провинциальном захолустье.

Полковая жизнь, которую рисует Куприн в "Поединке", нелепа, пошла, безотрадна, отупляюща. Вырваться из нее можно только двумя способами: уйти из армии или пытаться поступить в академию и, окончив ее, подняться на более высокие ступени военной лестницы, "сделать карьеру". Судьба же основной массы изображенного Куприным офицерства — тянуть бесконечную и нудную лямку с дальней перспективой выйти в отставку, получив небольшую пенсию. Повседневная жизнь офицеров складывалась из присутствия на строевых занятиях и "словесности" (то есть изучении солдатами воинских уставов), посещения по вечерам офицерского собрания, выпивок в одиночку или в компании, пошлых связей с чужими женами, традиционных балов и пикников, игры в карты, иногда поездок в местный публичный дом. Некоторое разнообразие вносили в эту жизнь смотры, парады, маневры.

В повести выведена длинная вереница офицеров. При несомненных общих чертах, обусловленных характером службы, бытом, средою, каждый из них отличается своеобразием. Тут есть и непритязательный, добродушный, ни о чем не задумывающийся Веткин, и тупой служака ротный командир капитан Слива, и Бек-Агамалов с постоянными вспышками диких кровожадных инстинктов, и Осадчий, воспевающий "свирепую беспощадную войну", и нищий вдовый поручик Зегржт, которому не хватает его жалкого жалованья, чтобы прокормить четверых детей, и подполковник Рафальский, по прозвищу Брэм, отводящий душу в своем домашнем зверинце, и Бобетинский, фат и пустышка, стремящийся походить на гвардейца, разыгрывающий роль светского человека, и карточный шулер Арчаковский, и многие другие. Даже лучшие из офицеров, которых вывел в "Поединке" Куприн, не вызывают сочувствия. Рафальский-Брэм, бережно пестующий свой зверинец, однажды был взбешен тем, что горнист, ошалевший от усталости, исполняет не тот сигнал, и он так ударил солдата по рожку, что горнист вместе с кровью выплюнул на землю искрошенные зубы. Стельковский заботится о своих солдатах, у него лучшая рота в полку, но сам он развратник.

Действие повести относится к середине 90-х годов прошлого века (известно, что дуэли между офицерами, запрещенные ранее, были вновь введены в обиход приказом по военному ведомству, отданным в мае 1894 года). Но картины армейской жизни десятилетней давности не скрывали от читателей современного звучания "Поединка": в них можно было увидеть объяснение той катастрофы, которую потерпела царская армия в боях под Мукденом, Ляояном, Порт-Артуром. Современники, как это видно из отзывов критики и мемуарных свидетельств, и увидели в повести прежде всего осуждение порядков царской армии, разоблачение ее офицерского состава, а в образе больного, неуклюжего, нищего, замученного бессмысленной муштрой солдата Хлебникова — олицетворение угнетенного и попираемого народа. Картины обучения солдат на занятиях в строю или в классе (изучение уставов), проводимых малограмотными младшими командирами Рындой, Шаповаленко, Сероштаном, сцены постоянного измывательства над солдатами будили в читателе чувства возмущения и протеста.

Однако смысл повести состоит не только в беспощадной критике царской армии, как отсталой воинской организации с косной офицерской кастой и доводимыми до одурения солдатами. "Поединок" раскрывает то обесчеловечивание, то душевное опустошение, которому подвергаются люди, поставленные в условия армейской жизни, измельчание и опошление этих людей. Гуманистический смысл повести проявляется в противопоставлении армейской среде героя "Поединка" подпоручика Ромашова и его старшего друга офицера Назанского.

Критики и историки литературы справедливо отмечали в Ромашове много автобиографических черт Куприна. Как и сам писатель, Ромашов происходит из города Наровчата Пензенской губернии, у него есть только мать, отца он не помнит, детство его прошло в Москве, учился он в кадетском корпусе, а затем в военном училище. Все это совпадает с обстоятельствами жизни Куприна. Ромашов пробует силы в литературе, сочиняет "третью по счету" повесть "Последний роковой дебют" (Куприн, еще будучи в юнкерском училище, написал и опубликовал в 1889 году в московском журнале "Русский сатирический листок" рассказ "Последний дебют").

Однако сходство биографий героя и его создателя имеет значение преимущественно для историка литературы. Для читателя Ромашов прежде всего обаятельный, привлекающий своей душевной чистотой образ молодого человека, нарисованный писателем с большим психологическим мастерством. Ромашову, с его богатым и ярким воображением, юношеской, порою почти детской мечтательностью, присущей ему гуманностью, состраданием к чужому несчастью, невозможно ужиться в армейской среде. Он — человек, а его окружают в большинстве своем опустившиеся и.отупевшие, закосневшие в предрассудках и разучившиеся мыслить бурбоны — служаки, пошлые мещане, нравственные уроды. Ромашов тяготится службой в армии и стремится уйти из нее на простор жизни, это его намерение пламенно поддерживает Назанский. Человечность Ромашова сказывается во.всем: в осуждении офицерских расправ со "шпаками", в том, как он относится к своему денщику черемису Гайнану и, между прочим, к его языческим верованиям, в ночной драматической встрече с отчаявшимся Хлебниковым, в том, как Ромашов, рискуя жизнью, остался один перед обезумевшим Бек-Агамаловым и защитил от него женщину, в том, как мучительно тяготился Ромашов пошлым романом с Раисой Петерсон, в том, наконец, как чисто и самоотверженно полюбил он Александру Петровну. В образе Ромашова привлекательны даже его юношески наивные черты, например, привычка думать о самом себе в третьем лице словами шаблонных романов, которых он успел начитаться, или чересчур восторженное отношение его к Назанскому.

Однако мировоззрению Ромашова, его пониманию истории и общества свойственна и некоторая ограниченность, характерная, по-видимому, в тот период, когда создавался "Поединок", и для самого Куприна.

Так, например, в мечтаниях Ромашов видит себя блестящим офицером генерального штаба, добивающимся успеха не только на маневрах, на войне, или в качестве тайного разведчика, но и в роли... усмирителя рабочего восстания. Конечно, картины, возникающие в воображении Ромашова, подчеркнуто написаны именно теми банальными, мнимокрасивыми словами "шаблонных романов", которыми увлекался двадцатилетний подпоручик. Но для Ромашова шпионаж во вражьем стане, сражения на войне и подавление революционного движения в общем равнозначны, это — борьба с врагом. В другом месте повести, когда Ромашов сильно и неожиданно ярко осознает свое Я, свою индивидуальность, в дальнейшем рассуждении он приходит к индивидуалистическим выводам. Ему представляется, что понятия отечества, иноземных врагов, воинской чести и другие живут лишь в его сознании. "Но исчезни родина, и честь, и мундир, и все великие слова, — мое Я останется неприкосновенным. Стало быть, все-таки мое Я важнее всех этих понятий о долге, о чести, о любви?"

Более того, ему представляется, что стоит только тем миллионам Я, которые составляют человечество, вдруг сказать: "Не хочу!" — не хочу воевать — "и сейчас же война станет немыслимой". "Вся эта военная доблесть, и дисциплина, и чинопочитание, и честь мундира, и вся военная наука — все зиждется только на том, что человечество не хочет, или не умеет, или не смеет сказать "не хочу!".

В этих рассуждениях обнажается субъективистская, иллюзорная мысль Ромашова, будто одним только желанием можно менять ход истории, упразднять те или иные общественные институты, — например, армию.

В более развитой и дополненной форме мы находим те же мысли у Назанского, другого персонажа "Поединка", который, видимо, выражает заветные взгляды писателя и, собственно, лишь для того и существует в повести. Назанский — наименее жизненная фигура этого произведения, он по сути дела резонер, призванный дополнить Ромашова, который по своей молодости и уровню образования не мог бы стать выразителем столь развернутой философии.

В уста Назанского Куприн вложил беспощадную критику царской армии того времени и ее офицерства, критику, которая как бы обобщает нарисованные в повести картины жизни полка и созданные писателем типы офицеров. "Нет, подумайте вы о нас, несчастных армеутах, об армейской пехоте, об этом главном ядре славного и храброго русского войска. Ведь все это заваль, рвань, отбросы", — говорил Назанский.

Куприн отдал Назанскому свое огромное жизнелюбие, свое преклонение перед радостью и красотой жизни. "А посмотрите, нет, посмотрите только, как прекрасна, как обольстительна жизнь! — воскликнул Назанский, широко простирая вокруг себя руки. — О радость, о божественная красота жизни!" Он продолжает: "Нет, если я попаду под поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и если в этот последний миг меня спросят: "Ну что, и теперь жизнь прекрасна?" — я скажу с благодарным восторгом: "Ах, как она прекрасна!" Это ощущение прелести жизни, жадность к ее радостям были главным в мировосприятии Куприна.

Столь же близки писателю вдохновенные слова о любви к женщине, которые говорит Назанский. Он боготворит женщину: "Я думаю часто о нежных, чистых, изящных женщинах, об их светлых слезах и прелестных улыбках, думаю о молодых, целомудренных матерях, о любовницах, идущих ради любви на смерть, о прекрасных, невинных и гордых девушках с белоснежной душой, знающих все и ничего не боящихся". Самые восторженные тирады посвящает Назанский неразделенной любви. "Понимаете ли вы, сколько разнообразного счастия и очаровательных мучений заключается в нераздельной, безнадежной любви? Когда я был помоложе, во мне жила одна греза: влюбиться в недосягаемую, необыкновенную женщину, такую, знаете ли, с которой у меня никогда и ничего не может быть общего. Влюбиться и всю жизнь, все мысли посвятить ей". Назанский говорит о счастье хоть раз в год случайно увидеть эту женщину, целовать следы ее ног на лестнице, раз в жизни коснуться ее платья, "дни, месяцы, годы употреблять все силы изобретательности и настойчивости, и вот — великий, умопомрачительный восторг: у тебя в руках ее платок, бумажка от конфеты, оброненная афиша". Он с восторгом воспевает готовность отдать за эту женщину, "за ее каприз, за ее мужа, за любовника, за ее любимую собачонку" и жизнь, и честь, "и все, что только возможно отдать!". Слова Назанского всей душой принимает и взволнованный Ромашов, именно так любит он Александру Петровну. Мечту о такой любви Куприн претворил в образы "Гранатового браслета", написанного через пять лет после "Поединка". Именно так любит чиновник Желтков княгиню Веру Шеину, храня годами забытый ею платок, ее единственную записку, которою она запрещала Желткову писать ей, забытую ею программу художественной выставки.

Очевидная связь этих мыслей Назанского с мировоззрением Куприна дает основание полагать, что и другие взгляды этого героя на настоящее и будущее, на историю человечества носят для писателя программный характер. А в них немало ошибочного, противоречивого и ложного.

В двух беседах с Ромашовым Назанский предстает как проповедник анархо-индивидуализма, смешанного с ницшеанством, причем его излияния находят самое восторженное одобрение Ромашова. При последнем свидании ему хочется сказать Назанскому: "Прощайте, учитель". Голова Назанского представляется Ромашову похожей "на голову одного из тех греческих героев или мудрецов", которых он видел на гравюрах.

Назанский говорит, например: "Появились новые, смелые, гордые люди, загораются в умах пламенные свободные мысли. Как в последнем действии мелодрамы, рушатся старые башни и подземелья, и из-за них уже видится ослепительное сияние". "Страшную и непоправимую" вину офицерства Назанский видит в том, что офицеры "слепы и глухи" к этой "огромной, новой, светозарной жизни", что они встречают ее возгласами: "Что? Где? Молчать! Бунт! Застрелю!"

Современному читателю может поначалу показаться, что под этими "новыми, смелыми и гордыми" людьми подразумеваются революционеры, борцы против самодержавия. Но дальнейшие рассуждения Наэанского показывают, что он имеет в виду совсем иное. Он отвергает не только евангельские поучения: "Люби ближнего, как самого себя", но и вообще всякую мысль об общественном долге и служении. "Более честные, более сильные, более хищные говорили нам: "Возьмемся об руку, пойдем и погибнем, но будущим поколениям приготовим светлую и легкую жизнь". Но я никогда не понимал этого, — заявляет Назанский. — Кто мне докажет с ясной убедительностью, — чем связан я с этим — черт бы его побрал! — моим ближним, с подлым рабом, с зараженным, идиотом?.. Ух, ненавижу! Ненавижу прокаженных и не люблю ближних. А затем, какой интерес заставит меня разбивать свою голову ради счастья людей тридцать второго столетия?"

Но это не все. Каково же представление Назанского о будущем, каков его идеал? Он утверждает, что на смену любви к человечеству идет "новая, божественная вера... Это любовь к себе, к своему прекрасному телу, к своему всесильному уму, к бесконечному богатству своих чувств. Нет, подумайте, подумайте, Ромашов: кто вам дороже и ближе себя? Никто. Вы — царь мира, его гордость и украшение. Вы — бог всего живущего. Все, что вы видите, слышите, чувствуете, принадлежит только вам. Делайте, что хотите. Берите все, что вам нравится. Не страшитесь никого во всей вселенной, потому что над вами никого нет и никто не равен вам. Настанет время, и великая вера в свое Я осенит, как огненные языки святого духа, головы всех людей, и тогда уже не будет ни рабов, ни господ, ни калек, ни жалости, ни пороков, ни злобы, ни зависти. Тогда люди станут богами".

Пышная и громкая тирада Назанского содержит в себе проповедь индивидуализма, анархии и божественной сильной личности в духе философии Ницше. В ней отразились слабость и ложность социально-философских взглядов Куприна, которые объясняют его отход от передовых демократических позиций в годы реакции, расхождение с Горький, создание произведений, далеких по своей тематике и духу от социальных событий времени.

Та любовь к своему Я, "божественная вера" в это Я, которую провозглашает Назанский, утверждение в мысли, что человеку нет никого дороже и ближе его самого, отвержение всего, "что связывает мой дух, насилует мою волю, унижает мое уважение к своей личности", таит в себе самый черствый эгоизм. А. В. Луначарский справедливо отмечал в своей статье, что если для человека его жизнь "выше всего", то его, следовательно, "всегда можно купить жизнью"", то есть ради своей драгоценной личности он может пожертвовать другими жизнями, пойти на любое преступление и подлость.

Назанского сближает с Ромашовым отвращение к порядкам, традициям, быту царской армии и ее офицерства, к подавлению в этих условиях человеческого в человеке, к прозябанию в тине житейской пошлости.

Однако Ромашову чуждо ницшеанское презрение Назанского к слабому, к "ближнему, подлому рабу, зараженному, идиоту", достаточно вспомнить, как бережно отнесся он к Хлебникову. Это — и не только это — отличает Ромашова от Назанского. Ромашов живет не по теоретическим концепциям своего учителя. Перебрав в уме множество человеческих занятий, Ромашов приходит к мысли, что "существуют только три гордых призвания человека: наука, искусство и свободный физический труд". Конечно, Ромашов стремился бы в будущем к одному из этих призваний, и хотя его мечта о "свободном" труде была неосуществима в царской России, она вызывает у читателей симпатию и расположение к нему.

Античеловеческая, разлагающая и отупляющая атмосфера армейской жизни охватывает всех, кто с нею соприкасается.

Жены офицеров, как и их мужья, живут скудно, однообразно, пошло, вязнут в болоте невежества и мещанства. Наиболее выпукло тип такой офицерской жены представляет в повести Раиса Петерсон. Мы сначала знакомимся с нею по двум письмам, присланным ею Ромашову, и уже эти письма, вульгарные, глупые, сентиментальные и вместе с тем злобные, ясно очерчивают облик Петерсон. Ее объяснение с Ромашовым на балу и ее мерзкая месть ему — анонимные письма, приведшие к дуэли и к гибели Ромашова, — дополняют этот образ.

Но талант и чуткость художника Куприна проявляются едва ли не больше в создании образа Шурочки — Александры Петровны Николаевой.

Поначалу она выглядит чуть ли не прямой противоположностью Петерсон — у нее обаятельная внешность, она умна, чутка, тактична, и читатель вполне понимает, почему в такую женщину в этом затхлом захолустье влюбился Ромашов, как еще раньше полюбил ее Назанский. Ее пугает перспектива прозябания: "Обер-офицерша, сорок восемь рублей жалованья, шестеро детей, пеленки, нищета... О, какой ужас!" — восклицает Шурочка. Но чего она хочет? "Ты ведь знаешь,— говорит она Ромашову, — я ненавижу до дрожи это мещанское, нищенское офицерское общество. Я хочу быть всегда прекрасно одетой, красивой, изящной, я хочу поклонения, власти!" Ради этой мечты она живет с нелюбимым мужем, ласки которого ей отвратительны, добивается, чтобы он поступил в академию и сделал карьеру, из-за своих планов отказывается от любви к Назанскому и, наконец, ради них предает Ромашова. Она отдается Ромашову, чтобы окончательно связать его волю, чтобы он даже случайно не разрушил ее намерений.

Шурочка явилась перед нами поначалу обаятельным человеком, душа ее кажется близкой, родственной душе Ромашова. Но Шурочка уже исковеркана, обесчеловечена. Стремление выбиться из тусклой провинциальной жизни во что бы то ни стало, войти в высший привилегированный круг, иметь успех в этом кругу — все это превратило Шурочку в безжалостную эгоистку и хищницу.

Повесть в целом — необычайно сильное и яркое произведение Куприна. Несмотря на ложные теории, вложенные в уста Назанского, "Поединок" в своей основе демократическое произведение. Человек со всем богатством его дарований и запросов, с его любовью к природе, с жаждой жизни, красоты и стремлением к высокому нравственному идеалу, противопоставлен в нем тому обществу, которое подавляет и коверкает личность. А это особенно ясно ощущалось в царской армии, во всем ее укладе. В этом противопоставлении состоит революционный, гуманистический смысл повести. Критика армии перерастает у Куприна в критику всего породившего ее античеловеческого, антинародного режима.

Недаром А. М. Горький, ознакомившись с первыми главами повести, всячески поощрял Куприна довести свой труд до конца. Много лет спустя, возвратившись на родину из эмиграции, Куприн вспоминал: "Если бы он не вдохнул в меня уверенность в работе, я романа, пожалуй, своего так бы и не закончил". К. Паустовский справедливо назвал "Поединок" "одним из самых замечательных и беспощадных произведений русской литературы".

По ряду свидетельств Куприн был недоволен концом повести: он очень спешил и, откинув не дававшуюся ему сцену дуэли, закончил "Поединок" рапортом о ней.

Впоследствии, в конце 1907 или начале 1908 года, Куприн в письме к И. А. Бунину предлагал Московскому издательству писателей "ненаписанную главу из "Поединка", именно, как Ромашов едет на дуэль, его мысли и чувства" в момент дуэли. Однако и рапорт Дица, которым внезапно заканчивается повесть, — прекрасное художественное завершение ее. Он обрывает повествование, как обрывается зловещим выстрелом короткая жизнь Ромашова.

ПИСАЛ ЛИ КУПРИН О СЕБЕ, СМЕРТЬЮ РОМАШОВА "УБИВ" СВОИ ЮНОШЕСКИЕ МЕЧТЫ?

А.П.Апсит Портрет А.И.Куприна 1928 г.
Фото А.И.Куприна 1900е

Куприн был поручиком белой армии, блестящим наездником, который на пари мог подняться на лошади на второй этаж ресторана, выпить, не покидая седла, полстакана коньяка и тем же манером вернуться на землю.
Детство Куприна прошло в Сиротской школе (Москва, ул. Казакова, 18), где за бредни его, что он-де генерал Скобелев, сам Наполеон, на него наденут остроконечный колпак с жирно выведенной надписью «Лгун».
Стриженым двенадцатилетним подростком Куприн учился в Кадетской школе(Москва, 1-й Краснокурсантский пр., 3–5), потом училище юнкеров (Москва, угол Знаменки и Гоголевского бульвара), где сидел в карцере за крестьянскую девушку Дуняшу (за ней ухаживал вместо занятий по топографии) и за первый напечатанный рассказ – «бумагомарание».
Ещё вчера он, юнкер, мчался на тройке на бал в женский институт, объяснялся в любви на чистопрудном катке и тайно хранил подобранный в театре платок какой-то незнакомки, а сегодня он – офицер 46-го Днепровского пехотного полка. Он прыгает со второго этажа, когда какая-то гарнизонная дама пообещала за это поцелуй, ради ещё одной любви, забросив стихи и прозу, пытается поступить в Академию Генштаба.
Поступил бы – экзамены сдал блестяще! – если бы по дороге в Петербург не встретил в Киеве друзей по кадетскому корпусу и, загуляв, не сбросил то ли с парома, то ли с ресторанчика-поплавка полицейского пристава. По одной версии, за то, что тот не уступил им, офицерам, заказанного столика, по другой, более романтичной, за наглое приставание к какой-то девице.
Дуэлей в его жизни не было. Но, не правда ли, есть что-то общее в описании юности писателя с Ромашовым - героем его повести "Поединок" ?

Название повести А. И. Куприна - «Поединок», верно передает смысл разыгравшейся в ней драмы. Под поединком подразумевается не только описанная в конце повести дуэль, но и все события, происходящие с главными героями.
Действие книги происходит в то время, когда только что официально разрешили поединки между офицерами. Естественно, в гарнизоне эта тема живо обсуждается. Впервые
она всерьез затрагивается в разговоре Шурочки Николаевой и Ромашова.
Шурочка, красивая, обаятельная, умная, образованная женщина, говорит о дуэлях как о каком-то необходимом явлении. Офицер, утверждает она, обязан рисковать собой. Оскорбление может быть смыто только кровью. Не только Шурочка, жена офицера, рассуждает о поединках с подобной горячностью. Это мнение большинства мужчин в гарнизоне.
Жизнь Ромашова в полку - вечный поединок с собой и с офицерскими предрассудками. Он не такой, как его товарищи, у него другие жизненные устремления. Придя в полк, Ромашов мечтал “о доблести, о подвигах, о славе”. Он идеализировал офицерство, считая, что эти люди благородны, великодушны, честны. Но в гарнизоне офицеры ведут серое, беспросветное существование, они отыгрываются на солдатах, которых не считают за людей, вечерами, не зная, чем заняться, офицеры собираются, играют в карты и устраивают бессмысленные кутежи.
Вся повесть - это череда мелких столкновений Ромашова с окружающими его людьми.
Все эти малозначительные стычки ведут к одной главной - дуэли между Ромашовым и Николаевым.
В общем-то, дуэль была предопределена с самого начала. Ромашов любит жену Николаева, кроме того, и она отвечала ему пусть не любовью, но хотя бы симпатией, привязанностью. Ласково называя офицера «Ромочка», Шурочка проводит с ним свободное время «от нечего делать». Ромашов отказывается от романа с полковой дамой Раисой Александровной Петерсон, с которой они грязно и скучно (и уже довольно давно) обманывали её мужа. Желая отомстить своему «усатенькому Жоржику», она начинает забрасывать мужа Шурочки анонимками.
Сам Николаев с самого начала не приемлет Ромашова К позору во время смотра, когда по вине Ромашова провалился церемониальный марш, прибавилось объяснение с Николаевым, потребовавшим сделать все, чтобы прекратить поток анонимок, и ещё - не бывать у них в доме. Следовательно, рано или поздно поединок должен был состояться.
Слово “поединок” по отношению к произошедшему событию, возможно, не совсем уместно, поскольку это не было честным сражением двух офицеров.
Шурочка, так горячо любимая Ромашовым, уверила его, что все оговорено заранее и никто не будет ранен. При этом она оговорилась, что прощается с ним навсегда, но он, как все влюбленные, не услышал этого.
Разве мог доверчивый, романтичный подпоручик предположить, что любимая женщина так холодна, расчетлива и вероломна?
Он погиб, не познав счастливой любви, не осуществив заветную мечту о том, чтобы бросить службу и посвятить себя более достойному занятию. Поединок между Ромашовым и окружающим миром оказался не в пользу мечтательного подпоручика.
«Поединок» вышел с посвящением М.Горькому, к которому в эту пору своего творчества Куприн был близок, и, помимо высоких оценок критики, заслужил похвалу Л.Н.Толстого.

А теперь дуэлянты:

ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ РОМАШОВ

И.Глазунов Иллюстрация к повести "Поединок" гл. 16 (фрагмент)

Он был среднего роста, худощав, и хотя довольно силен для своего сложения, но от большой застенчивости неловок. Фехтовать на эспадронах он не умел даже в училище, а за полтора года службы и совсем забыл это искусство.
В молодом выпускнике кадетского училища, ныне подпоручике, второй год служащем в полку, расквартированном в маленьком еврейском местечке, своеобразно соединяются слабость воли и сила духа. Служба в армии для Ромашова тяжелое испытание: он не может смириться с грубостью и пошлостью полкового быта.
Ромашов сочиняет повести, хотя и стыдится своих литературных занятий.
«Не в первый раз за полтора года своей офицерской службы испытывал он это мучительное сознание своего одиночества и затерянности среди чужих, недоброжелательных или равнодушных людей, - это тоскливое чувство незнания, куда девать сегодняшний вечер». От тоски он часто ходит на вокзал, где ненадолго останавливающиеся поезда напоминают ему об иной, праздничной жизни.
После драки с Николаевым Ромашов вызывает его на дуэль и за сутки становится «сказкой города и героем дня». Заседание офицерского суда выносит решение о неминуемости поединка между Ромашовым и Николаевым.
На следующий день Николаев убивает Ромашова на дуэли.

ВЛАДИМИР ЕФИМОВИЧ НИКОЛАЕВ
Вот уже два года подряд он проваливает экзамены в академию, и Александра Петровна, Шурочка, делает все, чтобы последний шанс (поступать дозволялось только до трех раз) не был упущен.

И последнее, в 2007 снят двенадцатисерийный телевизионный художественный фильм «Юнкера», созданный по мотивам произведений А. И. Куприна. В основе сценария - роман «Юнкера», повести «Поединок», «На переломе» («Кадеты»), многие рассказы писателя и эпизоды его биографии. Время действия в фильме, в отличие от романов Куприна, сдвинуто с конца XIX века на годы, предшествующие началу первой мировой войны.

Нам осталось перечесть фрагменты первоисточника!

Начался обычный, любимый молодыми офицерами разговор о случаях неожиданных кровавых расправ на месте и о том, как эти случаи проходили почти всегда безнаказанно. В одном маленьком городишке безусый пьяный корнет врубился с шашкой в толпу евреев, у которых он предварительно "разнес пасхальную кучку". В Киеве пехотный подпоручик зарубил в танцевальной зале студента насмерть за то, что тот толкнул его локтем у буфета. В каком-то большом городе - не то в Москве, не то в Петербурге - офицер застрелил, "как собаку", штатского, который в ресторане сделал ему замечание, что порядочные люди к незнакомым дамам не пристают.
Ромашов, который до сих пор молчал, вдруг, краснея от замешательства, без надобности поправляя очки и откашливаясь, вмешался в разговор:
- А вот, господа, что я скажу с своей стороны. Буфетчика я, положим, не считаю... да... Но если штатский... как бы это сказать?.. Да... Ну, если он порядочный человек, дворянин и так далее... зачем же я буду на него, безоружного, нападать с шашкой? Отчего же я не могу у него потребовать удовлетворения? Все-таки же мы люди культурные, так сказать... - Э, чепуху вы говорите, Ромашов, - перебил его Веткин. - Вы потребуете удовлетворения, а он скажет: "Нет... э-э-э... я, знаете ли, вээбще... э-э... не признаю дуэли. Я противник кровопролития... И кроме того, э-э... у нас есть мировой судья..." Вот и ходите тогда всю жизнь с битой мордой.

Вы не читали в газетах об офицерском поединке? - спросила вдруг Шурочка.
Ромашов встрепенулся и с трудом отвел от нее глаза.
- Нет, не читал. Но слышал. А что?
- Конечно, вы, по обыкновению, ничего не читаете. Право, Юрий Алексеевич, вы опускаетесь. По-моему, вышло что-то нелепое. Я понимаю: поединки между офицерами - необходимая и разумная вещь. - Шурочка убедительно прижала вязанье к груди. - Но зачем такая бестактность? Подумайте: один поручик оскорбил другого. Оскорбление тяжелое, и общество офицеров постановляет поединок. Но дальше идет чепуха и глупость. Условия - прямо вроде смертной казни: пятнадцать шагов дистанции и драться до тяжелой раны... Если оба противника стоят на ногах, выстрелы возобновляются. Но ведь это - бойня, это... я не знаю что! Но, погодите, это только цветочки. На место дуэли приезжают все офицеры полка, чуть ли даже не полковые дамы, и даже где-то в кустах помещается фотограф. Ведь это ужас, Ромочка! И несчастный подпоручик, фендрик, как говорит Володя, вроде вас, да еще вдобавок обиженный, а не обидчик, получает после третьего выстрела страшную рану в живот и к вечеру умирает в мучениях. А у него, оказывается, была старушка мать и сестра, старая барышня, которые с ним жили, вот как у нашего Михина... Да послушайте же: для чего, кому нужно было делать из поединка такую кровавую буффонаду? И это, заметьте, на самых первых порах, сейчас же после разрешения поединков. И вот поверьте мне, поверьте! - воскликнула Шурочка, сверкая загоревшимися глазами, - сейчас же сентиментальные противники офицерских дуэлей, - о, я знаю этих презренных либеральных трусов! - сейчас же они загалдят: "Ах, варварство! Ах, пережиток диких времен! Ах, братоубийство!"
- Однако вы кровожадны, Александра Петровна! - вставил Ромашов.
- Не кровожадна, - нет! - резко возразила она. - Я жалостлива. Я жучка, который мне щекочет шею, сниму и постараюсь не сделать ему больно. Но, попробуйте понять, Ромашов, здесь простая логика. Для чего офицеры? Для войны. Что для войны раньше всего требуется? Смелость, гордость, уменье не сморгнуть перед смертью. Где эти качества всего ярче проявляются в мирное время? В дуэлях. Вот и все. Кажется, ясно. Именно не французским офицерам необходимы поединки, - потому что понятие о чести, да еще преувеличенное, в крови у каждого француза, - не немецким, - потому что от рождения все немцы порядочны и дисциплинированны, - а нам, нам, нам! Тогда у нас не будет в офицерской среде карточных шулеров, как Арчаковский, или беспросыпных пьяниц, вроде вашего Назанского; тогда само собой выведется амикошонство, фамильярное зубоскальство в собрании, при прислуге, это ваше взаимное сквернословие, пускание в голову друг другу графинов, с целью все-таки не попасть, а промахнуться. Тогда вы не будете за глаза так поносить друг друга. У офицера каждое слово должно быть взвешено. Офицер - это образец корректности. И потом, что за нежности: боязнь выстрела! Ваша профессия - рисковать жизнью.

20
.........
Вечером в этот день его опять вызвали в суд, но уже вместе с Николаевым. Оба врага стояли перед столом почти рядом. Они ни разу не
взглянули друг на друга, но каждый из них чувствовал на расстоянии
настроение другого и напряженно волновался этим. Оба они упорно и
неподвижно смотрели на председателя, когда он читал им решение суда:
- "Суд общества офицеров N-ского пехотного полка, в составе - следовали
чины и фамилии судей - под председательством подполковника Мигунова,
рассмотрев дело о столкновении в помещении офицерского собрания поручика
Николаева и подпоручика Ромашова, нашел, что ввиду тяжести взаимных
оскорблений ссора этих обер-офицеров не может быть окончена примирением и
что поединок между ними является единственным средством удовлетворения
оскорбленной чести и офицерского достоинства. Мнение суда утверждено
командиром полка".
Окончив чтение, подполковник Мигунов снял очки и спрятал их в футляр.
- Вам остается, господа, - сказал он с каменной торжественностью, -
выбрать себе секундантов, по два с каждой стороны, и прислать их к девяти
часам вечера сюда, в собрание, где они совместно с нами выработают условия
поединка. Впрочем, - прибавил он, вставая и пряча очечник в задний карман,
- впрочем, прочитанное сейчас постановление суда не имеет для вас
обязательной силы. За каждым из вас сохраняется полная свобода драться на
дуэли, или... - он развел руками и сделал паузу, - или оставить службу.
Затем... вы свободны, господа... Еще два слова. Уж не как председатель
суда, а как старший товарищ, советовал бы вам, господа офицеры,
воздержаться до поединка от посещения собрания." Это может повести к
осложнениям. До свиданья.
Николаев круто повернулся и быстрыми шагами вышел из залы. Медленно
двинулся за ним и Ромашов. Ему не было страшно, но он вдруг почувствовал
себя исключительно одиноким, странно обособленным, точно отрезанным от
всего мира. Выйдя на крыльцо собрания, он с долгим, спокойным удивлением
глядел на небо, на деревья, на корову у забора напротив, на воробьев,
купавшихся в пыли среди дороги, и думал: "Вот - все живет, хлопочет,
суетится, растет и сияет, а мне уже больше ничто не нужно и не интересно.
Я приговорен. Я один".
Вяло, почти со скукой пошел он разыскивать Бек-Агамалова и Веткина,
которых он решил просить в секунданты. Оба охотно согласились -
Бек-Агамалов с мрачной сдержанностью, Веткин с ласковыми и
многозначительными рукопожатиями.
Идти домой Ромашову не хотелось - там было жутко и скучно. В эти
тяжелые минуты душевного бессилия, одиночества и вялого непонимания жизни
ему нужно было видеть близкого, участливого друга и в то же время тонкого,
понимающего, нежного сердцем человека.
И вдруг он вспомнил о Назанском.

21
........
Ромашов рассказал подробно историю своего столкновения с Николаевым.
Назанский задумчиво слушал его, наклонив голову и глядя вниз на воду,
которая ленивыми густыми струйками, переливавшимися, как жидкое стекло,
раздавалась вдаль и вширь от носа лодки.
- Скажите правду, вы не боитесь, Ромашов? - спросил Назанский тихо.
- Дуэли? Нет, не боюсь, - быстро ответил Ромашов. Но тотчас же он
примолк и в одну секунду живо представил себе, как он будет стоять совсем
близко против Николаева и видеть в его протянутой руке опускающееся черное
дуло револьвера. - Нет, нет, - прибавил Ромашов поспешно, - я не буду
лгать, что не боюсь. Конечно, страшно. Но я знаю, что я не струшу, не
убегу, не попрошу прощенья.
Назанский опустил концы пальцев в теплую, вечернюю, чуть-чуть ропщущую
воду и заговорил медленно, слабым голосом, поминутно откашливаясь:
- Ах, милый мой, милый Ромашов, зачем вы хотите это делать? Подумайте:
если вы знаете твердо, что не струсите, - если совсем твердо знаете, - то
ведь во сколько раз тогда будет смелее взять и отказаться.
- Он меня ударил... в лицо! - сказал упрямо Ромашов, и вновь жгучая
злоба тяжело колыхнулась в нем.
- Ну, так, ну, ударил, - возразил ласково Назанский и грустными,
нежными глазами поглядел на Ромашова. - Да разве в этом дело? Все на свете
проходит, пройдет и ваша боль и ваша ненависть. И вы сами забудете об
этом. Но о человеке, которого вы убили, вы никогда не забудете. Он будет с
вами в постели, за столом, в одиночестве и в толпе. Пустозвоны,
фильтрованные дураки, медные лбы, разноцветные попугаи уверяют, что
убийство на дуэли - не убийство. Какая чепуха! Но они же сентиментально
верят, что разбойникам снятся мозги и кровь их жертв. Нет, убийство -
всегда убийство. И важна здесь не боль, не смерть, не насилие, не
брезгливое отвращение к крови и трупу, - нет, ужаснее всего то, что вы
отнимаете у человека его радость жизни. Великую радость жизни! - повторил
вдруг Назанский громко, со слезами в голосе. - Ведь никто - ни вы, ни я,
ах, да просто-напросто никто в мире не верит ни в какую загробную жизнь.
Оттого все страшатся смерти, но малодушные дураки обманывают себя
перспективами лучезарных садов и сладкого пения кастратов, а сильные -
молча перешагивают грань необходимости. Мы - не сильные. Когда мы думаем,
что будет после нашей смерти, то представляем себе пустой холодный и
темный погреб. Нет, голубчик, все это враки: погреб был бы счастливым
обманом, радостным утешением. Но представьте себе весь ужас мысли, что
совсем, совсем ничего не будет, ни темноты, ни пустоты, ни холоду... даже
мысли об этом не будет, даже страха не останется! Хотя бы страх!
Подумайте!
......
- Да, жизнь прекрасна, - сказал Ромашов.
- Прекрасна! - пылко повторил Назанский. - И вот два человека из-за
того, что один ударил другого, или поцеловал его жену, или просто, проходя
мимо него и крутя усы, невежливо посмотрел на него, - эти два человека
стреляют друг в друга, убивают друг друга. Ах, нет, их раны, их страдания,
их смерть - все это к черту! Да разве он себя убивает - жалкий движущийся
комочек, который называется человеком? Он убивает солнце, жаркое, милое
солнце, светлое небо, природу, - всю многообразную красоту жизни, убивает
величайшее наслаждение и гордость - человеческую мысль! Он убивает то, что
уж никогда, никогда, никогда не возвратится. Ах, дураки, дураки!

22
.......
- Ну, хочешь, я завтра откажусь от поединка, извинюсь перед ним? Сделать это? - произнес он печально.
Она помолчала немного. Будильник наполнял своей металлической болтовней
все углы темной комнаты. Наконец она произнесла еле слышно, точно в
раздумье, с выражением, которого Ромашов не мог уловить:
- Я так и знала, что ты это предложишь.
Он поднял голову и, хотя она удерживала его за шею рукой, выпрямился на
кровати.
- Я не боюсь! - сказал он громко и глухо.
- Нет, нет, нет, нет, - говорила она горячим, поспешным, умоляющим
шепотом. - Ты меня не понял. Иди ко мне ближе... как раньше... Иди же!..
Она обняла его обеими руками и зашептала, щекоча его лицо своими
тонкими волосами и горячо дыша ему в щеку:
- Ты меня не понял. У меня совсем другое. Но мне стыдно перед тобой. Ты
такой чистый, добрый, и я стесняюсь говорить тебе об этом. Я расчетливая,
я гадкая...
- Нет, говори все. Я тебя люблю.
- Послушай, - заговорила она, и он скорее угадывал ее слова, чем слышал
их. - Если ты откажешься, то ведь сколько обид, позора и страданий падет
на тебя. Нет, нет, опять не то. Ах, боже мой, в эту минуту я не стану
лгать перед тобой. Дорогой мой, я ведь все это давно обдумала и взвесила.
Положим, ты отказался. Честь мужа реабилитирована. Но, пойми, в дуэли,
окончившейся примирением, всегда остается что-то... как бы сказать?.. Ну,
что ли, сомнительное, что-то возбуждающее недоумение и разочарование...
Понимаешь ли ты меня? - спросила она с грустной нежностью и осторожно
поцеловала его в волосы.
- Да. Так что же?
- То, что в этом случае мужа почти наверно не допустят к экзаменам.
Репутация офицера генерального штаба должна быть без пушинки. Между тем
если бы вы на самом деле стрелялись, то тут было бы нечто героическое,
сильное. Людям, которые умеют держать себя с достоинством под выстрелом,
многое, очень многое прощают. Потом... после дуэли... ты мог бы, если
хочешь, и извиниться... Ну, это уж твое дело.
......
Стараясь скрыть непонятное, глухое раздражение, он сказал сухо:
- Ради бога, объяснись прямее. Я все тебе обещаю.

Илья Глазунов Шурочка у Ромашова накануне дуэли гл.22

Тогда она повелительно заговорила около самого его рта, и слова ее были
как быстрые трепетные поцелуи:
- Вы непременно должны завтра стреляться. Но ни один из вас не будет
ранен. О, пойми же меня, не осуждай меня! Я сама презираю трусов, я
женщина. Но ради меня сделай это, Георгий! Нет, не спрашивай о муже, он
знает. Я все, все, все сделала.
Теперь ему удалось упрямым движением головы освободиться от ее мягких и
сильных рук. Он встал с кровати и сказал твердо:
- Хорошо, пусть будет так. Я согласен.

Его Высокоблагородию, командиру N-ского пехотного полка.
Штабс-капитан того же полка Диц.

Настоящим имею честь донести вашему высокоблагородию, что сего 2-го
июня, согласно условиям, доложенным Вам вчера, 1-го июня, состоялся
поединок между поручиком Николаевым и подпоручиком Ромашовым. Противники
встретились без пяти минут в 6 часов утра, в роще, именуемой "Дубечная",
расположенной в 3 1/2 верстах от города. Продолжительность поединка,
включая сюда и время, употребленное на сигналы, была 1 мин. 10 сек. Места,
занятые дуэлянтами, были установлены жребием. По команде "вперед" оба
противника пошли друг другу навстречу, причем выстрелом, произведенным
поручиком Николаевым, подпоручик Ромашов ранен был в правую верхнюю часть
живота. Для выстрела поручик Николаев остановился, точно так же, как и
оставался стоять, ожидая ответного выстрела. По истечении установленной
полуминуты для ответного выстрела обнаружилось, что подпоручик Ромашов
отвечать противнику не может. Вследствие этого секунданты подпоручика
Ромашова предложили считать поединок оконченным. С общего согласия это
было сделано. При перенесении подпоручика Ромашова в коляску последний
впал в тяжелое обморочное состояние и через семь минут скончался от
внутреннего кровоизлияния. Секундантами со стороны поручика Николаева
были: я и поручик Васин, со стороны же подпоручика Ромашова: поручики
Бек-Агамалов и Веткин. Распоряжение дуэлью, с общего согласия, было
предоставлено мне. Показание младшего врача кол. ас. Знойко при сем
прилагаю.
Штабс-капитан Диц.

Использованы материалы сайтов